Ляпаю вареники с творогом для мужа (у него язва), пока он на работе. Потом быстро мою руки и сажусь читать "Родину" Юрия Кувалдина, потихоньку - повесть за повестью. День за днем, месяц за месяцем. То строчку, то страницу, то сразу всю повесть или часть романа "Родина", который вошел в одноименную книгу. Почти со всеми произведениями этого сборника я читала в выпусках журнала "Наша улица", издателем и редактором которого тоже является Юрий Кувалдин. Но каждый раз его произведения читаешь с необъяснимым удовольствием. Останавливаюсь на том, как герой Виноградов (из повести "Станция Энгельгардтовская") зубрит "Цветы зла" Бодлера, а сам, деревенская душа, мечтает о том, как будет косить на зоре траву. Потому что Виноградов - это естественность, а не вычурность. Он спокойно чистит сапоги, а рядом - иностранная речь, бодлероиды (!) летают, и вообще, службу он проходит в инфернальном полку, в ТЭЧ (теоретическо-эстетической части), где про город Рязань и слышать не слышали. Одно успокаивает, что генерал - с Новой Зеландии, поэтому и про Рязань не знает. Мифилогизация сознания, слияние границ реального и нереального - только это останавливает меня не сойти с ума, но порой кажется, что я сама не раз была на этой виртуальной для меня станции. Штопаю носки старшему ребенку (у него все летит быстро - замки на кофтах и куртках, подошвы на ботинках...), отправляю его на чаепитие в школу и снова сажусь читать - уже "Счастье". Тоже хочу себя спросить: "А что такое счастье?" И слышу голос героини Маруси, будто она со мной за столом сидит и говорит, поглядывая с укором на меня из-за ненужного вопроса: "А вот и есть счастье, что мы в праздник, живы, понимаешь, здоровы, за столом сидим". И мне хочется, чтобы эта женщина - труженица природы, как ее назвал в своей повести Юрий Кувалдин, посидела еще рядышком со мной, поучила меня любить жизнь, какой бы она ни была. Даже чувствую Марусино тепло, как от бабушки в детстве. И снова отрываюсь от книги, с нежеланием. Но надо идти на запланированное интервью с начальником местной милиции, тоже невольно спрашиваю у него: "А что такое счастье?". Он долго думает и ничего не отвечает. Была бы рядом Маруся, она бы и его, полковника поучила. Снова бегу домой, расплачиваюсь с няней за то, что та посидела с моей маленькой дочкой и уже сама меняю ей пеленки. Она смотрит на меня широко раскрытыми синими глазами. Рядом, на спинке дивана лежит Книга Кувалдина и я вижу, как похож цвет ее обложки и цвет глаз моей Аленки. А в книге, уже в повести "День писателя", читаю: "И вот вам знак: вы найдете младенца в пеленах, лежащего в яслях. И внезапно явилось многочисленное воинство небесное, славящее литературу и взывающее: слава в вышних слову, и на земле мир, и в читателях благоволение... Дали ему имя Кувалдин, нареченное ангелом - вестником писательским, точнее - самиздатчиком, прежде зачатия его во чреве". Аленка моя закрыла глаза - ей пока еще не дано понять, кем ей быть. Лишь бы не плохим человеком. А я продолжаю читать "...всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают (ку-валд) и бросают в огонь".

Кувалдин для меня сложен, как и Мандельштам. Но более понятен, как Чехов. Антон Павлович может говорить языком Юрия Александровича Кувалдина: "Да, нужны новые формы. Потому что человек сам физически заканчивает свою нынешнюю форму - он будет бабочкой. Метафорически говорю". Но кем бы ни был Кувалдин - Эхнатоном, Моисеем, Достоевским, Воландом, Нагибиным... он остается Кувалдиным. Просто он, извините за литературоведческое слово - полифония, полифония классики и всей жизни, с тех самых времен, когда только было произнесено: "Да будет Слово". Кувалдин и Бог, и посланник, и атеист, поклонник Логоса. Но в любом случае он - вечный созидатель. И я могу так говорить и когда стряпаю вареники, и когда читаю литературу, и когда пишу что- то сама. Я еще не видела таких людей, которые не стеснялись хотя бы одной из своих ипостасей. Мы, действительно, как говорит Чехов-Кувалдин, - промежуточные создания. "Человек - состояние промежуточное". Мы как-то требовательны в своих желаниях, ненасытны и очень снисходительны и терпеливы к своим порокам, недостаткам, даже добры. А Кувалдин это все высвечивает. Лично для меня существует такое понятие - флюорография души. И без этого понятия писатель для меня не писатель.

Многие в жизни не успеваешь понять - нет, можно сколько угодно получать образование (три, пять, десять высших), заводить семью, воспитывать детей, нянчить внуков, но в любой из мигов своей жизни - в двадцать ли лет или семьдесят, вдруг вздрогнешь и проговоришь про себя, а "ведь я слишком мало познал". Я завидую людям, которые умеют находить время и читать много умной литературы. Часто я вижу одного человека, - дядю Илью-музыканта, который с книжками под мышкой говорит: "Ожог" Аксенова прочитали, а "Дьявола" Коэльо, ну еще Мураками попробуйте, а может это ваше". (Он всегда со всеми на "вы", и если, стоя на улице, из-за проезжающей машины он вынужден прервать утопший в шуме разговор, то потом, снова вступая в диалог, тысячу раз извиняется - "явление это - интеллигентный человек - редкое") И ни разу не предложил прочитать ни Акунина, ни Донцову, ни еще чего-нибудь из "имитационного". И слышу яростный голос дяди Ильи, а вернее Юрия Нагибина (из романа "Родина" Ю. Кувалдина): "Литературная бездарность идет от жизненной бездарности. Ну, а как же с людьми нетворческими? Так эти люди и не жили..."

Оказывается, есть попса и в литературе - сегодня этим взахлеб зачитываешься, а проходит время и тошнит от прочитанного, и пучит, хочется чего - то истинного, словно лекарства для души, которую как ссохшуюся лодку на берег выбросило. И тогда руки тянутся к книгам классического жанра. Нужна кровь - невидимая, нужна как энергия для компьютера, плазма для организма. Нужна матрица, подпитка для души, смазка для прохождения из одного обыденного дня в другой. Нужны вдохи для набора свежего воздуха, чтобы в любой момент, чтобы ты ни делал - штопал носки, колол лед на крыльце, мыл унитаз, подписывал постановления в конторе или поправлял бабочку в ресторане, ты чувствовал свою душу. И если бы не было классики, а лишь одна однодневная "блевотина"-антилитература, в которой захлебывается вся книжная Россия, то человечество не достигло бы и своего нынешнего промежуточного состояния. "Родина - это красивое кладбище", "Вся история Родины на кладбищах Москвы".

Вот с одним 18 -летним парнем разговариваю, предлагаю почитать Кувалдина. А он мне говорит: "Там секса нет, а я об этом только люблю читать". Но, читая фрагменты из повести "Юбки", утопает как девчонка лицом в пурпуре. Для него это - "Камасутра", не более (он просит книгу на время, чтобы и друг почитал), а для не - инфантильного человека - это не просто картинки про женское "глубоко", а созидание мысли о том, что все мы родом из язычества. И тут уже не просто "Декамерон"-"Юбки", а идея, - о Эросии, Хиероссии, - России, "святой, плодородной, в рассвете жизни" ("День писателя") и не с Лебединым (не только) но и с Либидиным озером. Либидо. Отмени половой акт - и "тогда человек будет соответствовать нормам христианской морали и лучшим образцам великой русской, подавленной христианством и социализмом, литературы. Но что мы тогда - без любовной крови этого бездонного, бесконечного, сладкого Либидиного озера. Кувалдина трудно понять, потому что не хватает нужных категорий осмысления его произведений. Но этим он и дорог - в Библии ведь тоже много непонятного. И чтобы ее понимать, старцы, верующие читают ее "по кругу" - прочли и снова читают, и путаются, где есть начало, где конец. "И спрашивал его народ: что же нам делать? Кувалдин отвечал им: ничего не требуйте более определенного вам. Спрашивали его также и воины: а нам что делать? И сказал им: то государство стоит в веках, которое жертвует половиной своего населения, как стоит и сияет в веках Хиеросия, Эросия, Россия..." ("День писателя"). Есть только одно чтение, одно познание, вечное, непрерывное. И в этом жизнь. И старцы не стыдятся того, что полностью не понимают "Библию". Есть книги, которые все равно, что магнит - они постоянно к себе притягивают, они требуют внимания. И это притяжение проверяется временем, памятью. И такие книги нельзя любить, нельзя забыть, с ними живешь, с ними и душу лечишь, когда подпитка, смазка нужна, чтобы перешагнуть в обычное завтра и оставаться человеком, не раздавленным под гусеницами бытия пошлостью. "Несение креста" - эту картину современного художника Александра Трифонова можно видеть на обложке - на синем символичном фоне книги "Родина". И буквы имени и фамилии Кувалдина на иностранном языке отмечены на этом "кресте". Иешуа - его ты видишь и не видишь сквозь изображенную скорбь лиц. Крест истинный, нужный всегда тяжек. "Родина" со мной, пока мне дано быть, пусть и временной (до смерти) частицей плоти своей страны.

Певек, Чукотка - Магадан, Колыма