Юрий Кувалдин "Невольное прозрение" ( Кирилл Ковальджи) эссе

Юрий Кувалдин родился 19 ноября 1946 года прямо в литературу в «Славянском базаре» рядом с первопечатником Иваном Федоровым. Написал десять томов художественных произведений, создал свое издательство «Книжный сад», основал свой ежемесячный литературный журнал «Наша улица», создал свою литературную школу, свою Литературу.

вернуться
на главную страницу

Юрий Кувалдин

НЕВОЛЬНОЕ ПРОЗРЕНИЕ
(Кирилл Ковальджи)

эссе

На снимке: Кирилл Ковальджи и Юрий Кувалдин. Галерея А 3. (2011).

Сразу же скажу, что я пристрастен к стихам Кирилла Ковальджи. Да, собственно, по-другому и быть не должно. Читатель выбирает поэта, но ни в коем случае не наоборот. Разумеется, были у нас витии, которые старались затолкнуть, как кляп, свои стихи через усилители дворцов спорта (и небезуспешно). А мне с К.Ковальджи хотелось говорить примерно так:

От невольных прозрений завишу,
Не поймать - исчезают скользя...
На мгновение вижу и слышу
то, что видеть и слышать нельзя.

Всякий раз, открывая поэтическую книгу, я задаюсь вопросом: по вдохновению написаны эти стихи или для печати? И ответ, как правило, печален. Как судачили злые языки, печаталась всякая “долмато-матусовская-ошань” (кажется, острота принадлежит Николаю Глазкову). Поэзии в высоком смысле как бы не существовало (разве что в самиздате).
И вот идут другие времена, позади - пропасть, впереди - подведение итогов.

Я жил не как поэт,
искусства не улучшил,
служил всю жизнь, как Тютчев,
состарился, как Фет...

Тонкая, точная мысль, без напора, без усилий. Я говорю с умным собеседником, чувствующим мою душу, разделяющим мое отношение к прекрасному.
Я вижу стройную архитектонику его своеобразного поэтического мира. Проза менее архитектурна, хотя тоже строится по законам архитектуры. Но поэзия - особая статья.

Когда до учебных пособий
докатишься в славе своей,
окажешься в мире подобий
и выйдешь на свет без теней.

От жизни останутся даты,
вопросы получат ответ,
стихи обратятся в цитаты,
лицо превратится в портрет...

Побудь же у славы в отгуле,
Поспорь со своею судьбой,
пока тебе рот не заткнули
строкой, сочиненной тобой!

Поэт встраивает себя в литературу, к его появлению уже спроектированную и построенную, и в этом заключена вся сложность: крылечком ли он прилепится, или надстроит целый этаж, или уже внутри дома потеснит кого-нибудь и выгородит себе комнатку.
Архитектурный облик литературы с течением времени постоянно меняется. Объяснение здесь простое: литература отдала свои территории политике, философии, истории, публицистике и заняла единственное уготованное ей место - литературы, то есть мышления в образах.
Говоря о поэзии Ковальджи, я бы хотел заметить, что он так и понимает литературу как мышление в образах. Тут теоретические изыскания Михаила Бахтина и практическая работа Кирилла Ковальджи совпадают, здесь полюса сходятся и законы жизни уступают место поэтическим законам.
Для художества нужны художники!
Собственно художеством вот уже 45 лет занимается Кирилл Ковальджи. Иногда с саркастической улыбкой:

Вас Бог наставлял из куста,
откуда ж оплошностей масса?
Евреи, признайте Христа
и отрекитесь от Маркса!

Первые его стихи были опубликованы в Кишиневе. (Теперь уже можно сказать - за границей! И добавить с присущим поэту юмором: а не диссидент ли этот самый Ковальджи, и что за фамилия такая?!) Он родился и детские годы прожил за рубежом. Причем не съезжая с места. Это граница бегала туда-сюда - то Румыния, то СССР!

Затолкан толпою, покинешь ты город
и станешь возделывать грядки.
История спорна. О мифах не спорят.
Не люди дурны, а порядки.

Порядки были таковы, что дурных людей уж очень много оказалось у нас. А к новым порядкам никак не привыкнут. То же касается писавших для печати: никто не хочет их теперь печатать, поскольку само понятие печатания изменилось. Не изменился Ковальджи, поэтому его печатают. За долгое время его работы в литературе вспыхивали и гасли поэтические имена, разыгрывались на страницах печатных изданий бури в стаканах воды, но сейчас на поэтическом фронте затишье, заключено перемирие, все разошлись по домам, где только и должно читать стихи.

Прожив солидный срок,
припомнил все подробно,
и был правдив итог:
жизнь неправдоподобна.

Как страдала под прессом большевизма чуткая поэтическая душа! Недаром с таким щемящим чувством читаются строки Ковальджи на смерть поэта Арсения Тарковского с эпиграфом из него: “Я жизнь люблю и умереть боюсь...”:

... и лежал он, уже ничего не боясь,
утопая в цветах. Для него началась -
не расскажет, какая - дорога,

нам еще горевать у порога
и бояться черты роковой,
где рыдает Шопен, как живой.

Я бы выделил в этом тематическом ряду и строки о Мандельштаме:

Прекрасный дар невзрачного еврея
отвергла, погубила, приняла
Россия, о содеянном жалея...
Но дух не просит места у стола.
Он возвратился, и как сын России
он здесь, среди сегодняшних людей,
и удивляется: где идолы литые?
Куда они девались с площадей?

Видел бы Осип Эмильевич, как сначала, в 1958 году, воздвигали памятник палачу Дзержинскому (я представляю весь ужас Мандельштама!) и как в 1991 году сдернули его с постамента стальной петлей за шею.
Ковальджи остался верен настоящей поэзии, он вместе с Мандельштамом мог бы сказать: “Какой я к черту писатель! Пошли вон, дураки!”
Меняются времена, но не меняется поэт, поскольку он во власти своего голоса, своего дыхания, своей кантилены.

...не глядя, прыгну выше планки,
а дальше - крылья понесут...
Пускай тогда, как вихрь гулянки,
На Белорусском, у Таганки
или в метро ко мне цыганки,
шурша платками, подбегут.

“Московские новости”, 13-20 февраля 1994

Юрий Кувалдин. Собрание Сочинений в 10 томах. Издательство "Книжный сад", Москва, 2006, тираж 2000 экз. Том 10, стр. 115