На снимке: Юрий Александрович Кувалдин в редакции журнала "НАША УЛИЦА" на фоне картины своего сына художника Александра Юрьевича Трифонова "Царь я или не царь?!"

вернуться
на главную страницу

Юрий Кувалдин о Юрии Нагибине в "Известиях"

К 90-летию со дня рождения Юрия Нагибина (1920-1994)

На снимке (слева направо): Юрий Кувалдин и Юрий Нагибин (1994)

Раздвоение Юрия Нагибина

К 90-летию со дня рождения Юрия Нагибина с издателем его знаменитых "Дневников" Юрием Кувалдиным специально для "Известий" побеседовал Михаил Майков.

известия: Когда вы познакомились с Нагибиным?

Юрий Кувалдин: Мы были знакомы с конца 80-х годов, иногда встречались в "Московском рабочем" на Чистопрудном бульваре, где находилось и мое кооперативное издательство. За этим зданием, кстати, стоял дом, где Юрий Маркович родился (потом его перестроили в Министерство лесного хозяйства). Он выходил на три переулка - Сверчков, Армянский и Архангельский.

и: А в 1994 году вы решили издать дневники Нагибина...

Кувалдин: Честно говоря, я долгое время был уверен, что Нагибин не стоит внимания как прозаик. Алексей Варламов правильно сказал: Нагибин - это школьный писатель. Он ничего не говорит сверх того, что доступно для подростковой психики. У него есть несколько шедевров - рассказ "Зимний дуб", например, но тем не менее.

А потом я приехал к нему в писательский поселок в Красной Пахре, получил дневники и начал их читать. Я ждал полуправды, реверансов, описаний природы - а тут вдруг такая вещь, потрясающе искренняя. Оказалось, что у него двойное дно. У Солженицына было эссе "Двоенье Юрия Нагибина", я с ним полемизировал, но в чем-то он был прав. Нагибин действительно был раздвоен, как Голядкин у Достоевского: на поверхности одно, а внутри совершенно другое.

и: Дневниковая форма ведь очень органична для Нагибина.

Кувалдин: Конечно. Как козочку привязывают к колышку, так Нагибин-прозаик был привязан к своей биографии. Надо отвязаться, уйти, а Нагибин не мог. И мне это всегда в его книгах мешало. Для меня проза - это то, что написано в третьем лице, а у Нагибина везде "я, я, я", как у нынешних молодых писателей. Он бегает между героями и все время что-то за них объясняет. Это журналистская манера, он же в "Труде" с 1943 года работал, до этого вел многотиражку в какой-то походной типографии. И писал он, как журналист, очень быстро. У него "Эрика" на столе стояла, и он, как пулеметчик, лупил по клавишам. Ничего общего с писателями, которые два дня ходят, одну строчку сочиняют. Он умел работать с невероятной скоростью. В день делал по сорок тысяч знаков, за десять дней мог написать книгу в десять листов. Крикнет жене: "Алла, не беспокоить", - и строчит.

Кстати, этот автобиографизм, исповедальность, повествование от первого лица - все это роднит Нагибина с западной прозой. Я думаю, в нем можно многое понять, если перенести его из нашего контекста в европейский. Он же Селина обожал, "Путешествие на край ночи". А мне его проза всегда Франсуазу Саган напоминала.

и: Саган? Значит ли это, что Нагибин "женственный" писатель?

Кувалдин: Ну, конечно. Это следствие воспитания матери, отсутствия отца, постоянной тоски по нему. Нагибин весь состоит из рефлексии, самобичевания, самокопания.

и: Количество его жен, романов - тоже отсюда?

Кувалдин: Это очень характерно для его личности - утонченной, сентиментальной. У него не было детей - это одна из причин его разводов. А вторая причина... Выносить сильно пьющих людей - особое искусство, которым владела на моей памяти только жена Юрия Домбровского.

и: Одна из жен Нагибина, Белла Ахмадулина, названа в дневниках Геллой. Почему именно ей так "повезло"? Ведь все остальные идут под своими именами.

Кувалдин: Видимо, что-то его заставило так поступить. Он считал Беллу очень талантливой, не хотел травмировать. Да и к Мессереру хорошо относился...

и: Нагибин долго не знал, кто его отец, много писал об этом. Это больше литературный прием или все же реальная психологическая травма?

Кувалдин: Реальная травма, конечно. Возможно, Кирилл Нагибин, про которого Юрий Маркович пишет, что это его реальный отец, расстрелянный в 1920 году, - придуманная фигура, литературный персонаж. Впрочем, он мог и сам до конца всего не знать. В любом случае, мне кажется, что этот биографический факт является отправной точкой его творчества.

и: Из дневников возникает образ Нагибина как советского писателя, ненавидящего советскую литературу, своих собратьев по ремеслу, но при этом мало чем от них отличающегося.

Кувалдин: Нагибину нравилась та жизнь, которой он жил, это чувствуется во всех его советских вещах. Но это как раз тот тип номенклатурной личности, который привел Советский Союз к такому стремительному краху, когда все его, казалось бы, верные слуги легко и без раздумий сбежали с тонущего корабля. Та слава, которая была у Нагибина, казалась ему недостаточной. Поэтому, например, его не пускают на Олимпиаду - он несколько страниц напишет: ах, паразиты, тот поехал, этот поехал, а меня не пустили. Он не возвысился над этой действительностью, не вышел за ее рамки, чтобы взглянуть на нее со стороны.

и: А в чем же тогда гениальность, о которой вы говорите?

Кувалдин: В исповедальном рассказе о том периоде в истории нашей литературы, когда официальный писатель - это была тварь продажная и дрожащая.

и: Для Нагибина его дневники были расчетом со средой - "сейчас я им всем задам" - или и с собой тоже? Он понимал, что он такой же совпис - плоть от плоти своей среды?

Кувалдин: У Нагибина были два повара, из Пахры в Москву он приезжал на личной "Волге" с шофером. Обратите внимание: в его дневниках нет, скажем, Фазиля Искандера и других неноменклатурных писателей. Это был совершенно другой круг. Общение с ними могло повредить его благополучию, в первую очередь даже не литературному, а киношному. Ведь он был преуспевающий мосфильмовский сценарист. И слава его была преимущественно не литературной, она началась с "Председателя" с Михаилом Ульяновым. С ним и прощались в Доме кино.

и: Но с Галичем ведь Нагибин дружил?

Кувалдин: Он обожал Галича. Но то был Галич вполне верноподданный - "Верные друзья", "Вас вызывает Таймыр", еще не ставший подпольным бардом. Полагаю, Нагибин и дневники отчасти из-за Галича вел. Он понимал, что официоз выходит из моды, надо быть автором неофициальным - но при этом так, чтобы у тебя не отняли поваров и шофера. Конечно, это не мученик, не Варлам Шаламов, не Домбровский. Но парадокс в том, что своим дневником Нагибин именно в этот ряд - по уровню, по масштабу - и встает.

и: Когда вы в последний раз видели Нагибина?

Кувалдин: Мы с сыном были у него буквально накануне его смерти, он неважно себя чувствовал. Рассказал, что накануне упал в ванной: "Вроде не ушибся, но не пойму, что произошло". А я смотрю: у него глаза совершенно мутные, из них как бы ушел цвет, они потеряли объем, стали как бумажные. У Высоцкого перед смертью были такие же глаза. Видимо, это был инфаркт. Жена потом рассказывала, что он, как обычно, барабанил с утра на машинке, в 12 часов прервался, прилег на диванчик - и затих. Она пришла через час примерно звать его к обеду - а он уже умер... Это было 17 июня 1994 года, день открытия чемпионата мира по футболу в США. Он же был страстный болельщик, все повторял, как ждет этого чемпионата: "Как там наши сыграют..."

И вот он умер, а мне надо компоновать дневники и запускать издание. А денег нет: распространение накрылось, и налогами тогда как раз малый бизнес совсем задавили. Дошел до Шанцева. Тот, как услышал, о чем речь, сразу: "Да с ним же Лужков дружил, он Нагибина обожает. Что-нибудь придумаем". И они через какой-то фонд проплатили бумагу и все полиграфические работы. Месяц тираж пролежал без движения - а потом за неделю все смели. Слух прошел - и со свистом все улетело. Через некоторое время и второе издание выпустили.

Дневники ошеломили общественность. Не будь их, Нагибин остался бы одним из обоймы. Дело в том, что у писателя должен быть забит такой гвоздь, за который всякий зацепится. У Нагибина такой гвоздь - дневники.

Раздвоение Юрия Нагибина

К 90-летию со дня рождения Юрия Нагибина с издателем его знаменитых "Дневников" Юрием Кувалдиным специально для "Известий" побеседовал Михаил Майков

 

16:24 02.04.10

ВЕСЬ МАТЕРИАЛ