Юрий Кувалдин "Распад" "Новый мир" вчера и сегодня эссе

Юрий Кувалдин родился 19 ноября 1946 года прямо в литературу в «Славянском базаре» рядом с первопечатником Иваном Федоровым. Написал десять томов художественных произведений, создал свое издательство «Книжный сад», основал свой ежемесячный литературный журнал «Наша улица», создал свою литературную школу, свою Литературу.

вернуться
на главную страницу

Юрий Кувалдин

РАСПАД
"Новый мир" вчера и сегодня*

/* Сергея Яковлева "На задворках "России"" (журнал "Нева", СПб., № 1-2, 2001)/.

эссе

На снимке: главный редактор и основатель журнала "Наша улица" Юрий Кувалдин и заместитель главного редактора журнала "Новый мир" времён Сергея Залыгина Сергей Яковлев. (2001)

Казалось бы, совсем еще недавно главным редактором "Нового мира" был Сергей Залыгин, а его заместителем Сергей Яковлев. Залыгин теперь лежит на Троекуровском кладбище, а Яковлев работает в журнале "Родина" и публикуется в моем журнале "Наша улица". Однажды, когда после работы Залыгин собрался домой, Яковлев проводил его до машины, затем вернулся в редакцию, минут пятнадцать еще побыл в своем кабинете, оделся и вышел. Он оказался на пятачке у мусорных баков, беспорядочно громоздившихся вдоль стены... Следующее, что Яковлев запомнил - тяжелый удар в висок и внезапный миг легкости и блаженства. Он понял, что лежит в неудобной позе, подвернув руку, на грязном утоптанном снегу, и старался подняться. Дверь редакции была совсем рядом, там еще оставались сотрудники, они могли помочь, вызвать милицию - но туда почему-то не влекло. На другой день выглядел Яковлев страшно; пол-лица почернело, глаз заплыл кровью.
Яковлев провел тогда жуткую ночь. Уснуть ему не давали нестерпимая головная боль и тошнота, но еще более - непрерывный поток мучительных предположений и догадок. Ясности не было ни в чем. Возможна случайность, элементарный разбой, но почему у него ничего не взяли, не обыскали карманы, не отняли дипломат? Удар был страшным, но добивать Яковлева, похоже, не собирались. Получается, караулили именно его? Почему? На другой день жена помогла ему добраться до работы. Следовало показаться врачу (ведомственная поликлиника - рядом с редакцией) и обратиться в милицию. Киреев добродушно сообщил, что его в молодости тоже били и голова после такого болит долго. Дело кончилось ничем. Виновных не нашли.
О многом в работе "Нового мира" я знал лично в силу разных обстоятельств. Лакшин в свое время благословил меня на прозу.
Когда приезжие авторы спрашивали Яковлева по телефону, как найти редакцию "Нового мира", он часто отвечал для краткости:
- Пушкинская площадь, на задворках "России".
Яковлев сознает, что сам он оказывается в положении уязвимом и даже смешном: победителей у нас, как и везде, не судят, а к побежденным отношение в лучшем случае ироническое. Но Яковлев на это пошел, как в свое время Булгаков, потому что происшедшее с "Новым миром" дает, возможно, последний и самый важный урок, связанный с этим журналом - очень своевременный, если только не запоздавший. Частные события приоткрывают завесу над многим, что творилось в минувшие полтора десятилетия в СССР-России. Механика, вплоть до вовлеченных в процесс человеческих типов и характеров, оказывается повсюду одна и та же.
Я не удивлюсь, если в критике появится слово "яковлевщина".
Вспомним, как описан писательский мир в "Театральном романе" и "Мастере и Маргарите" (где словцо "пилатчина" произведено по типу распространенного в критике той поры термина "булгаковщина"), и мы поймем, что среди писателей у Булгакова подлинных друзей было мало, хотя его высоко ценил Горький, поддерживал Вересаев.
В конце 1994 года Залыгин берет Яковлева на должность заместителя главного редактора. А там уже постперестроечная молодежь, вкушающая плоды раннего капитализма, делит финансы. То от Сороса поддержку получит, то от госбюджета. Я этих литературных наемных работников покритиковал со страниц "Книжного обозрения", сам задаваясь вопросом, почему они, такие физически крепкие, как Костырко, Бутов, Кублановский, Василевский, Киреев, бездельничают в журнале, когда я на собственном опыте понял, что литературу можно и нужно делать одному, как я это делаю много лет, вот бы этих высоких и плотных мужчин на железнодорожную станцию на разгрузку угля! И что же вы думаете, через какое-то время на моей рукописи рассказов, которые уже были поставлены в номер, Киреев (обратите внимание на имя-отчество: "Руслан Тимофеевич"; одному знакомому литератору он прямо сказал: "Мы печатаем только своих!") карандашиком написал: не пойдет, за плохое публичное высказывание о "Новом мире". Вот как. Они полагают, что это они и есть "Новый мир"! Вот здесь-то и зарыт, как говорится, один из побудительных мотивов создания мною собственного журнала "Наша улица". А так - я всю жизнь шел к нему, ибо литература для меня - служение. У Ролана Барта есть мысль, что писательство сродни деторождению. Мне кажется, что это понижение значения писателя для истории человечества (а я живу в истории), хотя любовь лезет изо всех щелей, как будто действительно автор системы размножения людей сам человек. Итак, я не согласен с Бартом, что писатель что-то там рождает; писатель, как Бог, создает из ничего, в том числе Адама и Еву.
Любопытно отметить, как сотрудники "Нового мира" шпионили друг за другом. Я часто наблюдал, сидя с кем-нибудь в кабинете ли, в коридоре ли на 2-м или 4-м этажах, как мимо пробегали Василевский, Роднянская или кто-то другой и ненавязчиво тормозили, шевеля ушами. А однажды Ирина Бенционовна Роднянская даже присела подле без приглашения и расстроенно воскликнула: "Что с нами будет!?".
В советской литературе крутились огромные деньги, оттого в советских писателях числилось тысяч десять, как теперь у нефтяной трубы. "Преступление и Маргарита", все одно из другого в этой жизни выходит: топор из трамвайного колеса, а стальное колесо из топора. Такие же точно мысли у Достоевского и у Булгакова. Конец всего наступил и у того и у другого. Выходит, что нет ничего нового? Конец истории? Конец культуры? Остается только повторение? Документальные черно-белые кадры XX-го века, XXI-го, XXII-го, XXIII-го... Любопытно, до какого века дотянет человечество? И все повторяется. Информация накапливается, которую аккумулирует техническая память. Новое придумать почти невозможно. Остается только опускать топор на голову то острием, как Достоевский, то обухом трамвайного колеса, как Булгаков, чтобы память отшибать!
Так что же, всегда нужны разрывы с прошлым? Сама всемогущая литература, у которой на вооружении не только "Мастер и наказание", но и Библия, говорит постоянно, что нужна революция умов. Если еще есть порох в пороховницах, то нужна эта революция... Иногда бывает так, что третья волна номенклатуры губит государство окончательно и бесповоротно, как какую-нибудь Вавилонию. Например, часто применяется символическое сожжение книг. В китайском мире император Цинь Шихуанди, который был первым революционным основателем китайского универсального государства, систематически конфисковывал и сжигал литературные труды, появлявшиеся в период смутного времени, ибо боялся, что опасные идеи могут исказить проект его нового социального порядка. А в сирийском мире халиф Омар, бывший истинным реформатором сирийского универсального государства, в ответ на запрос одного из своих военачальников, только что захвативших Александрию и не знавших, что им делать с александрийской библиотекой, сказал, что если писания греков согласуются с Книгой Бога, то они бесполезны и их хранить нечего; если же не согласуются, тогда они опасны и их тем более следует уничтожить. Сожжение книг по всей Германии - факт достоверный, а мотив, вдохновивший охваченных массовым психозом немцев, несомненно, перекликается с тем, который легенда приписывает китайскому диктатору.
Помню, на 70-летии "Нового мира", на торжество которого я был приглашен (отмечали прямо в редакции), Залыгин долго тряс мою руку своей сухонькой маленькой рукой, пока зав. отделом прозы той поры Алла Марченко представляла меня, автора "Вороны", которая шла по стечению обстоятельств в ближайших номерах, а я смотрел на низенького старичка и думал: "Ну, чего вы тут делаете, СССР уже несколько лет нет в живых, печатать можно все, что угодно и где угодно, а вы все руководите по-брежнему (так тогда шутили)?" По редакции со стаканами-рюмками бегали все какие-то низенькие люди, как мне показалось, Немзер, Архангельский, Леонтьев и др. Подозрительно на всех поглядывал тихий ответственный секретарь Андрюша Василевский. Я постоял с замечательным прозаиком Асаром Эппелем, поговорил с Игорем Шкляревским, потом надолго засел в кабинете Олега Чухонцева. Вот человек, единственный, к кому у меня нет претензий, и не потому, что еще в начале 60-х годов (редакция "Юности" помещалась на Поварской, 52) он похвалил мои первые строки, а потому, что он один из всех этих "крепких парней" имеет отношение к литературе.
Попутно скажу и о Юрии Кублановском, который ни одного слова не скажет в простоте. Он был в СМОГе, потом, как "мученик литературы", отбыл на Запад, делая вид, что он там нужен. Издал там несколько, на мой взгляд, довольно посредственных сборников в количестве "двух экземпляров" и те не мог не то, что продать, а просто раздарить. Даже весьма поверхностный критик Вл. Новиков раскусил его, назвав "хилым версификатором".
Я отчетливо осознавал, что кабинетные люди из благополучных литературных московских кругов, самодостаточные в своем "элитарном" мире, плоховато соображали, какое обрушение идет вокруг них и, более того, в какой стране и среди какого народа они живут (некоторые из них до старости дальше дачных писательских поселков носа не показывали, а затем сразу переезжали на жительство куда-нибудь в США или Канаду).
Последующие события решительно укрепили тогдашние мои подозрения и привели к безрадостному выводу: одной из главных причин катастрофы ("Нового мира" ли, всей ли страны) оказалась, как не раз бывало в России прежде, непреодоленная пропасть между большинством населения и так называемыми интеллектуалами; их инфантильность и заторможенность, глубинный конформизм, высокомерие и профнепригодность... Я не хочу ставить на одну доску этих людей и русских интеллигентов. Не все интеллигенты в советское время сидели по тюрьмам и лагерям, но и тогда, и после их отличали совесть и здравый смысл.
Исходя из этого, помню я только "Новый мир" Твардовского!
Твардовский приезжал к Солженицыну в Рязань. За первым же ужином А.Т. тактично предварял Солженицына, что у каждого писателя бывают неудачные вещи, надо это воспринимать спокойно. Со следующего утра он начал читать не очень увлеченно, но от завтрака до обеда разошелся, курить забывал, читал, почти подпрыгивая. Солженицын заходил к нему как бы ненароком, сверяя его настроение с номером главы. Твардовский вставал от стола: "Здорово!" - и тут же подправлялся: "Я ничего не говорю!" (то есть не обещает такой окончательной оценки). Как Солженицын понимал работу, Твардовскому нужно было быть трезвым до ее конца, но гостеприимство требовало поставить к обеду и водку, и коньяк. От этого он быстро потерял выдержку, глаза его стали бешеноватые, белые, и вырывалась из него потребность громко выговориться. Второй день чтения проходил насквозь в коньячном сопровождении, а когда Солженицын пытался сдерживать, А.Т. настаивал на "стопце". Кончал день он опять с бело-возбужденными глазами.
Солженицыну пришлось помочь ему раздеться и лечь. Но вскоре Солженицын проснулся от громкого шума: А.Т. кричал и разговаривал, причем на разные голоса, изображая сразу несколько лиц. Он зажег все лампы, какие были в комнате (он вообще любил в комнате побольше света - "так веселей"), и сидел за столом уже безбутылочным, в одних трусах. Говорил жалобно: "Скоро уеду и умру". То кричал ревом: "Молчать! Встать!" - и сам перед собою вскакивал, руки по швам...
Большой, высокий, крупный, медвежье в фигуре что-то. Сразу, едва войдя в редакцию "Нового мира", он заполнял собой комнату - у комнаты появлялся центр. Сколько бы ни было в ней людей - все силовые линии располагались мгновенно к нему, все о него намагничивалось. Если он приходил под впечатлением новой, только что прочитанной дома вещи, то тут же, что называется "со свежа", высказывался о ней. Когда он прочел повесть Сергея Залыгина (знал бы Твардовский, что именно безвольный, "правильный" Залыгин погубит "Новый мир"!) "Перекос", позже названную "На Иртыше", и был "заражен" ею, то сказал, что, может, и не легко будет ее напечатать, но вещь стоящая. Ведь о сибирском крестьянине, о коллективизации в Сибири так никто не писал...
Все это я к тому теперь пишу, чтобы наглядно продемонстрировать, как дорог лично оказался мне Солженицын. И что касается меня, то я всегда буду гордиться тем, что распространял "Письмо IV писательскому съезду" и чуть был не посажен за это органами, которые мною вплотную занимались. Я отдаю себе отчет в том, что при появлении этого замечательного таланта, я, мальчишка, как бы помогал Твардовскому отстоять и защитить его на первых порах, когда его голос только еще зазвучал незнакомо и резко в литературе.
Писатель встраивает себя в литературу, к его появлению уже спроектированную и построенную, и в этом заключена вся сложность: крылечком ли он прилепится, или надстроит целый этаж, или уже внутри дома потеснит кого-нибудь и выгородит себе комнатку. Архитектурный облик литературы с течением времени постоянно меняется. Объяснение здесь простое: литература отдала свои территории политике, философии, истории, публицистике и заняла единственное уготованное ей место - литературы, то есть мышления в образах.
В последнее десятилетие нашу литературу наводнили люди без призвания, без таланта, плетущие подобия романов и повестей. Если мой пасынок Михаил Бутов, отдаленно понимающий существо литературы, то есть мышления в образах, получил с легкой руки слабого писателя, председателя жюри, но неплохого артиста Сергея Юрского премию Букера, а некто Волос, литератор со стажем - Государственную премию, то уровень этой литературы вполне соответствует "государственному" мышлению лаборантов, занявших ключевые посты в распределении финансов, отобранных у тружеников через грабительские налоги.
Поэтому в "Новом мире" сегодня происходит инфляция: литературщина - это наштампованные миллиардами бумажные деньги. Это длинные, на полстраницы, периоды с нанизыванием фраз, с нарочито корявыми вводными предложениями, утыканными, как гвоздями, словами "что" и "который" - под Толстого; или такие же бесконечные периоды, состоящие из мелкой психологической требухи - под Пруста.
Должно быть четкое чувство противника. У писателей, пишущих по службе, а не по душе, нет противника. У них нет мотора. Они - муляжи. Раньше было масло, говорил Андрей Платонов, а теперь маргарин. На место литературы пришли заместители литературы, такие как Василевский, Новикова, Костырко, Киреев, Борщевская, Бутов, Роднянская, которых смачно, как истинный художник описывает Яковлев.
Настоящему писателю невозможно жить в этом номенклатурном доме. Настоящего писателя везде в редакциях встречают в штыки. Потому что он не такой, как все, потому что он ломает фразу, пишет не теми словами. Да и он просто опасен для благополучия тех, кто припекся к редакциям. Тому же Платонову было трудно при жизни, оттого что он не походил на современников. Он наполнял фразу каким-то особым светом, какой был только у него одного. Сейчас он признанный советский классик. Критики отыскивают у него все новые достоинства так же, как раньше отыскивали все новые недостатки.
Попался мне как-то в "Новом мире" многословный и откровенно небрежно написанный роман Людмилы Улицкой. Каждую фразу я подчеркнул карандашом, как сырую или вовсе полуграмотную. Принес этот номер Василевскому. Выяснилось, что роман готовила Ольга Новикова. Он в ужасе, сжавшись, полистал журнал, зрачки глаз расширились, уши стали свекольного цвета. Василевский встал из-за массивного главноредакторского стола и унес журнал в подсобку. Вернулся с другим номером и, как положено для человека, стремящегося заговорить зубы, перевел разговор на другое и подарил номер мне.
У Яковлева Василевский блестяще описан - и подслушивающим у дверей и замочных скважин, и инспирирующим разные бумажки и письма, и распускающим сплетни, и меняющим мнение через минуту и прочее и прочее.
Вот образцы "текстовок" (с сохранением орфографии) гулявших по редакции и добивавших Залыгина:

"Сергей Павлович!
Мы требуем, чтобы вы в двухнедельный срок ушли в отставку. Вы развалили журнал. Вы настолько стары, что еле передвигаете ноги.
Если до 15 ноября вы не уволитесь, мы обратимся в прокуратуру России и разоблачим как злостного укрывателя доходов, получаемого от Кары за 1 этаж.
Получаемая коллективом зарплата и премии и производственные расходы журнала намного превышают доходы от подписки. И сразу видно, что журнал имеет побочные неофициальные доходы (черный нал), не облагаемые налогами. Это будет неопровержимым доказательством о том, сколько руководство получает от Каро. Это очень заинтересует и налоговую полицию.
Освободите, пока не поздно, место для более молодых и деятельных замов. Направляем вам копию письма в прокуратуру, которую мы отправим 15 числа сего месяца».

Еще один лист:

"Копия
Генеральному прокурору России
Просим Вас расследовать незаконные действия главного редактора журнала "Новый мир" господина С. П. Залыгина. Он ловко с корыстью осуществляет руководство журналом со своей секретаршей Р. В. Банновой. А нас пытается контролировать. Получает незаконно деньги несколько сот миллионов от казино Каро, арендуемый весь 1 этаж. Налоги нам запрещает платить.
Как известно, сейчас органами прокуратуры возбудили уголовные дела в отношении ряда лиц от культуры за укрывательство доходов. Просим в это число включить и Залыгина С. П.
При проверке мы засвидетельствуем все, что здесь сообщаем.
Коллектив".

Потом, когда Залыгин ушел, а главным стал Василевский, сочинили такую бумагу:

"Сверхзадачей любого руководителя журнала "Новый мир" должно быть всестороннее обеспечение самого существования, а в последующем по возможности и процветания журнала "Новый мир".
Условием этого является регулярный, бесперебойный при любых обстоятельствах выход журнала и доставка его подписчикам. Это должно быть обеспечено в первую очередь и, без преувеличения, любыми средствами...
Не надо противопоставлять литературный журнал и акционерное общество, сегодня они неразделимы. В обозримом будущем журнал будет существовать в оболочке именно акционерного общества, тем более что с января этого года АОЗТ является еще и учредителем журнала как средства массовой информации".

К "принципам" Василевский приложил "текст на обложку, который надо дать в любом случае!". Такая приписка была сделана его рукой к сочиненному им же обращению:

"Дорогие читатели!
В марте этого года академик Сергей Павлович Залыгин, возглавлявший "Новый мир" в течение двенадцати лет, оставил свой пост в связи с состоянием здоровья и по истечении пятилетнего срока, на который он был избран в 1993 году. Завершился целый этап в истории журнала, по-своему не менее замечательный, чем время редакторства А. Т. Твардовского...
Печатавшиеся в журнале повести, рассказы, статьи Сергея Залыгина вызвали живой читательский отклик, свидетельством чему являются ваши письма. В настоящее время Сергей Залыгин работает над книгой воспоминаний для "Нового мира".
Может возникнуть вопрос: не случится ли так, что с избранием нового главного редактора читатели, продлившие подписку на вторую половину 1998 года, получат под той же голубой обложкой какое-то иное издание? Опасения эти напрасны. "Новый мир" будет и впредь следовать своему не сегодня избранному направлению, сохраняя традиционную структуру и круг авторов".

Как-то Василевский поместил в журнале довольно-таки развернутую статью о моем творчестве. Правда, поверхностную. Я понял, что он не постигает философских подводных течений. Потом я спросил у него, пишет ли он теперь что-либо?
- Нет, не пишу, - сказал с улыбкой Василевский, поправляя прямо-таки пионерскую челку русых волос. И добавил: - Некогда и не тянет.
По-моему, исчерпывающий ответ главного редактора литературного журнала.
Я думаю, что главным редактором такого журнала может быть только писатель, как Пушкин, как Твардовский, как Некрасов, как Катаев, как Достоевский... "Новый мир", как Большой театр, должен быть государственным.
Заместительница Киреева (заведующего отделом прозы) Ольга Новикова, на мой взгляд, находится не на своем месте. Я издавал ее книгу и знаю, что говорю. К тому же я знаю всю ее семейку. Попутно вспомнились очень точные для данного случая строчки поэтессы Эльмиры Котляр:

Вот она семейка -
Змей, змея и змейка!

Владимир Новиков - рафинированный, не знающий густоты народной жизни критик. Народную жизнь, известно, характеризует труд. А Вл. Новиков работать не любит (как, впрочем, вся эта посткоммунистическая тусовка), но любит, как на дороге гаишник, отнимать и делить, то есть состоять в разных жюри на деньги, выпрошенные у банкиров на "русскую литературу". Провинциал (из Омска) Вл. Новиков, благодаря своей энергичной тусовочности протолкнул свою жену Ольгу к приятелю (тоже провинциалу, из Крыма) Руслану Кирееву. Он и мне ее так навязал. Я в свое время хотел издать всех современных критиков. Обратился к Вл. Новикову. А он мне предлагает издать роман жены! Теперь он и дочь свою, комнатную Лизу (Елизаветой она не подписывается, поскольку американцы диктуют моду на усеченные имена, типа: Маша, Даша, Саша, Дик, Макс и пр. вроде кличек собак) устраивает всюду; она даже в списке номинаторов "Национального бестселлера" фигурировала! Точно так же Новиковы действуют, как Латынины: Юля - в телевизоре, Леонид, просидевший лет 30 литсотрудником отдела поэзии "Юности", - в Переделкино, Алла - в "Литгазете", этом живом трупе наших дней. Добавлю лишь главное: не литература им нужна, а легкий, не доставляющий лишних хлопот хлеб!
Свобода нужна свободным людям. Чиновникам свобода не нужна и даже для них она опасна, поскольку оставляет их без средств к существованию. Какие-то напыщенные индюки сидели по толстым журналам и по союзам писателей и - мелкие душонки - проклинали советскую власть, вредили ей, пилили сук, на котором сидели? Да это же был рай для толстых журналов, для министерства литературы, для иждивенцев-интеллигентов, которых действительно нет ни в одной стране мира.
В советское время издатель и писатель не имели понятия, как работала газетно-книжно-журнальная система. Была некая абстракция: потоки бумаги двигались по всей стране эшелонами, типографии печатали миллионные тиражи, крытые грузовики вывозили эти тиражи на огромные склады "Союзпечати" и "Союзкниги", там набивали советским ассортиментом железные контейнеры и отправляли их по железной дороге во все концы страны - от Бреста до Курил. Издательство с ходу получало всю сумму стоимости тиража, платило гонорар автору. Никого не волновало - продалась книга или не продалась. Через год она просто списывалась и централизованно шла под нож, во вторсырье.
Излюбленной темой разговоров советских писателей и журналистов была: полистная и потиражная оплата, аванс, темплан... И вдруг - с пришествием свободы - все рухнуло. Многие писатели возмущались. Хотели, чтобы была и свобода слова, и старая система распространения. Хотя многим эта свобода перекрыла кислород, поскольку они не имели отношения ни к слову, ни к его свободе. Писательская номенклатура разом как бы вымерла. Хлынул поток попсы (желтая пресса, бульварное чтиво): хлопок двери, выстрел, койка... Попсисты первыми наладили систему торговли, охватили почти что всю страну. Одно за другим стали умирать госиздательства.
Сотрудники сегодняшнего "Нового мира" даже не знают, что такое русский писатель. Для меня он, прежде всего, пророк. Пророчествовать - не обязательно предсказывать, предрекать. Пророчество - это сила воли, постоянно принуждающая человека отбрасывать меркантильные интересы и служить слову (логосу) и, стало быть, восходить к бессмертию. Ибо слово, логос, литература - бессмертны. Таким свойством, например, в избытке обладал Достоевский, наряду с Пушкиным, сказавший о человеческом уме, что он "не пророк, а угадчик". Речь Достоевского о Пушкине действует не столько силой доводов, сколько нервом, непреклонностью и возвышенностью духовных идеалов, в ней сформулированных.
Текущий момент быстро становится будущим. Нужно это понять, уловить и так же обновляться. Сталин расстреливал аппарат, менял правительство. Но Сталин - уже вторая волна, после Ленина. Вторая волна еще держит, но уже не развивает, а третья - гробит... Вот Ельцин, из последней волны, государство окончательно и развалил, но у власти долго держался, потому что постоянно менял, тасовал кадры. То есть - разделял и властвовал... Ленин говорил, что "самым главным вопросом всякой революции является вопрос о государственной власти". В руках какого класса или каких классов сосредоточена власть; какой класс или какие классы должны быть свержены, какой класс или какие классы должны взять власть, - в этом "самый главный вопрос всякой революции". Для более длительного удержания власти над разбитым и больным обществом Ельцину понадобился психотерапевт Путин. Исключительно важным психотерапевтическим фактором является свобода. На постперестроечный психоз можно смотреть как на освободительный взрыв: общество срывает путы прежних норм и способов поведения, которые не раз ему досаждали, и перед ним открывается новый мир. В этом открывшемся перед обществом мире иногда оно чувствует себя властелином, однако чаще оказывается побежденным и захваченным этим же им самим сотворенным миром. Третья волна, желая укрепиться, пишет многочисленные бумаги, думая, что обеспечивает себе незыблемость. Номенклатура всегда связана договорами, конституциями, указами. Поэтому все пишет и пишет! А Дума голосует и голосует!
Яковлев зашел к Залыгину. Тот сидел в кресле за своим огромным столом, спиной к окну. Сзади кресла, на полу, лежали две перекрещенные тени, одна погуще и почернее другой. Яковлев перевел взгляд на темное окно. Вдруг форточка широко распахнулась, но вместо вечерней свежести и аромата лип Страстного бульвара в кабинет ворвался запах погреба, а за ним медленно вползла зеленоватая рука. Яковлев отчетливо увидел на ней пятна тления. Мертвенные пальцы с длинными ногтями схватили Залыгина за остатки седых волос, прокрутили голову несколько раз вокруг своей оси и оторвали. Голова несчастного Залыгина с ошалелыми застывшими глазами поплыла вверх, и исчезла в форточке. Не успел Яковлев проглотить комок ужаса, как в форточке опять появилась зеленая рука с головой. Рука ловко бухнула голову на плечи. Яковлев от страха закрыл глаза, а когда открыл, то увидел перед собой перекошенное дикой яростью лицо Андрюши Василевского, бывшего библиотекаря, а теперь нового главного редактора. Василевский заорал:
- Во-о-н!
И Яковлев навсегда покинул "Новый мир".
В "Четвертой прозе" Мандельштам восклицал: "Все произведения мировой литературы я делю на разрешенные и на написанные без разрешения. Первые - это мразь, вторые - ворованный воздух. Писателям, которые пишут заранее разрешенные вещи, я хочу плевать в лицо, хочу бить их палкой по голове... Этим писателям я запретил бы вступать в брак и иметь детей. Как они могут иметь детей? Ведь дети должны за нас продолжить, за нас главнейшее досказать..."
Собственно, "Новый мир" для меня умер вместе с Твардовским в декабре 1971 года.

Газета "Слово", № 47, ноябрь 2002

В книге "КУВАЛДИН-КРИТИК", Москва, издательство "Книжный сад", 2003 год.

Юрий Кувалдин. Собрание Сочинений в 10 томах. Издательство "Книжный сад", Москва, 2006, тираж 2000 экз. Том 10, стр. 3.