Юрий Кувалдин "Голуби" рассказ

Юрий Кувалдин родился 19 ноября 1946 года прямо в литературу в «Славянском базаре» рядом с первопечатником Иваном Федоровым. Написал десять томов художественных произведений, создал свое издательство «Книжный сад», основал свой ежемесячный литературный журнал «Наша улица», создал свою литературную школу, свою Литературу.

вернуться на главную страницу

ГОЛУБИ

рассказ

Выйдя из подъезда серой, из силикатного кирпича пятиэтажки, этакого барака коммунизма, очень полный, лысый и седой Николаич тяжело, с одышкой, опустился на скамейку прямо у дверей подъезда, бросил рядом с собой разводной ключ и отвертку, вздохнул глубокомысленно, достал "Мальборо" и закурил. Во дворе стоял вечный мрак, ибо дома здесь были обсажены частоколом деревьев вплотную к стенам, вымахали выше крыши, поэтому в квартирах и днем сидели жильцы с электрическим светом.
Жители пятиэтажки осторожно спрашивали, мол, а что будет, если мы вырубим несколько деревьев под своими окнами (касалось это всех с первого по пятый этаж, ибо, как сказано, деревья переросли крышу), мол, в квартире и так темно, да еще деревья растут почти вплотную к дому? Им отвечали, что последствия самовольной вырубки могут быть такие. Первый вариант - ничего не будет. Второй, и наиболее вероятный, - какие-нибудь пещерно-колхозные соседи "постучат" куда надо, и вас оштрафуют, а если ущерб от незаконной вырубки составит более 20 минимальных окладов, привлекут к уголовной ответственности. Поэтому лучше не рисковать и оформить разрешение на законную вырубку насаждений, затеняющих квартиру.
А в ста метрах от этого убогого памятника хрущевско-брежневской эпохи казарменного социализма с человеческим лицом конвоира было построено несколько высотных домов бизнес-класса. Что и говорить, неприятно, когда перед твоим окном вырастает две-три высотные башни, когда ломаешь ноги, прыгая через котлован, когда дорогу к гастроному перекрывает машина нувориша из нового элитного дома. Жители пятиэтажки, в которой жил Николаич, рассылали письма в высокие инстанции с просьбами запретить строительство, затем следовали митинги, затем уже и акции протеста. Наконец, озлобленные граждане ломали заборы, били кирпичи. Но, как можно догадаться, ничего не помогло. Дома выросли, окончательно загородив серую пятиэтажку со всех сторон. Лишь Николаич, да бригада руководимых им слесарей, не просто не возражали, но теперь катались, как сыры в масле, ежедневно сшибая с жильцов-бизнесменов по несколько сотен баксов - то за установку джакузи, то за расширение санузлов, то за краны, то за еще черт знает что...
На распахнутой груди Николаича золотился крестик на золотистой же цепочке - мол, смотрите, люди добрые, перед вами православный христианин. От гаражей к Николаичу вразвалочку подошел худощавый Сева, тоже слесарь, но с высшим образованием, в советское время он окончил институт электронного машиностроения, человек лет сорока, в белых кроссовках, новых джинсах, с портфелем в руках, в котором приятно позвякивало.
Но сначала, чтобы помучиться после вчерашнего, Сева достал из сумки многостраничную газету, развернул и принялся звучно читать вслух колонку о разных происшествиях:
- "Сорокалетний коммерсант в пятницу возвращался домой в половине первого ночи. Когда Петров входил в свой подъезд, из-за угла вырулили "Жигули"-"копейка". Автомобиль затормозил за спиной Петрова, задняя дверь распахнулась, и раздался звук стрельбы. Киллер работал без глушителя, и выстрелы перебудили весь дом.
- На месте преступления мы обнаружили россыпь гильз от пистолета Макарова, - говорит начальник пресс-службы УВД. - Скорее всего, убийца выпустил в предпринимателя целую обойму.
В тело Петрова попала только одна пуля. Она прошла недалеко от сердца. "Скорую" вызвал шофер бизнесмена, который подвозил шефа до дома и еще не успел уехать.
- Петров скончался в больнице, - продолжает начальник. - Мы включили план-перехват, но по горячим следам не удалось ни задержать "Жигули", ни найти оружие.
У Петрова остались два сына 12 и 13 лет. Он был финансовым директором одной из фирм по ремонту автодорог. Год назад она выиграла в мэрии тендер и положила асфальт в десятках дворов".
Передохнув и, покосившись на портфель, Сева, предвосхищая опохмелку, продолжил чтение газеты, а Николаич, как кот на печке, щурился и слушал, предчувствуя то же самое, что и Сева:
- "Шестого июня на Ставропольской улице убили владельца сети торговых палаток Новикова. Убийца подстерегал его во дворе РЭУ, напротив детского сада. Коммерсанта застрелили на глазах у жены и сына, когда он подвозил их в этот детский сад. Киллер благополучно скрылся с места преступления".
Николаич с видимым сочувствием, сокрушенно покачивал головой.
Сева не спеша, шелестя страницами газеты, перешел к следующему сообщению:
"В Москве в четверг вечером были расстреляны двое предпринимателей, связанных, по предварительным данным, с нефтяным бизнесом. Как передает РБК со ссылкой на правоохранительные органы столицы, убийство было совершено в доме по Совхозной улице. На месте работают оперативные службы. Рассматривается, среди прочих, и версия заказного убийства. Первая версия следствия - ограбление. По предварительным данным, один из убитых был гражданином Новой Зеландии, а личность второй жертвы устанавливается. Фамилии погибших пока, в интересах следствия, не разглашаются".
Николаич сокрушенно покачивал головой.
Сева перешел к следующему сообщению газеты:
- "Сегодня около 13:30 по московскому времени в милицию поступил сигнал от соседей бизнесмена, сообщает ИТАР-ТАСС. Предпринимателя Сидорова нашли мертвым в его квартире на улице Судакова. Также были обнаружены тела годовалого сына Сидорова и двух его племянниц 12 и 13 лет".
После читательской разминки, Сева, расправив, как скатерть, газету на скамейке, разложил тонко нарезанный балык, полиэтиленовую коробочку селедки в винном соусе с легко открываемой крышкой, два свежих огурца и баночку зернистой черной икры, и поставил пару хрустальных рюмок.
В этот момент из-за угла с уверенной походкой старожила появился лобастый рыжий кот с белыми пятнами, с голубыми глазами и поднятым трубой хвостом. Он встал на задние лапы, подошел к скамье, передними оперся на газету и, вдохнув в себя очаровательный запах балыка, стал поочередно и внимательно разглядывать слесарей, как бы говоря этим взглядом: "Ну, что, ребята, подзакушу-ка я с вами!" Сева тут же без лишнихрассусоливаний взял кусок балыка пальцами, разорвал его и поднес к симпатичной морде ухмыляющегося кота. Кот мгновенно сориентировался, энергично взмахнул лапой, подцепил балык острым и длинным когтем, легко царапнув руку Севы, сунул балык в клыкастый рот и жадно проглотил его, не пережевывая. После чего ухмыльнулся и вопросительно уставился огромными голубыми глазами на Севу.
- Молодец какой! - восклинкул Сева и протянул коту другую половинку балыка.
Пока кот, сладострастно урча, как трансформатор, жадно ел кусок за куском, Сева рассуждал вслух:
- Понимаешь, Николаич, отношения с котом с самых первых дней нужно строить, прежде всего, на взаимоуважении, помнить, что эти сволочата очень, понимаешь, дорожат своей независимостью и достоинством, горды, благородны и справедливы, не терпят насилия, приказов и грубости, прекрасно оценивают доброе и уважительное отношение к себе и возвращают твою, понимаешь, любовь и ласку сторицей. Запомни раз и навсегда: на кота нельзя кричать, нельзя бить и пугать. Кот не понимает человеческих слов, и сколько бы ты ни выговаривал ему, что сюда писать нельзя, это грызть нельзя, а вон туда, понимаешь, нельзя заходить, он тебя никогда не поймет, а если выговор будет сделан еще и на повышенных тонах, - испугается, затаит страх и, понимаешь, недоверие.
Затем Сева, с немигающими рысьими глазами, сильными, как клещи, пальцами легко откупорил банку с икрой, свинтил пробку с литровой бутылки водки "Русский стандарт" и набулькал чистой жидкости сначала только в рюмку Николаича.
- Ладно, давай-ка, и себе плесни, - после первой жадной рюмки сказал Николаич и как-то обмяк, сбросил напряжение и начал жаловаться на бестолочей вокруг, которые не могут исполнить абсолютно элементарные задания.
Сева не возражал, кивая и изображая внимание к злобной ругани мастера. Он знал, что через десять минут Николаич будет не в силах вспомнить причину сетований. Главное сейчас - это не допустить, чтобы Николаичупился до момента сбора дани - похода по вызовам по квартирам. Слесарный опыт подсказывал Севе - если Николаич плетет что-то, то меньше успевает выпить в единицу времени. Поэтому ни возражать ему, ни прерывать не надо. Надо лишь поддерживать его навязчивое желание молоть языком.
- М-да... Вот и утро, - неспешно и с чувством артиста из погорелого театра начал Николаич, - еще раз наступило, бросив... м-да... тонкий солнечный луч на хрустальную вазу... м-да... с желтыми крепкими тюльпанами, так что вода в вазе... м-да... заискрилась. Марина неотрывно смотрела на искорки в воде и бездумно... м-да... улыбалась, шевеля пальцами ног и рук. Она лежала... м-да... в своей комнате на раскладном диване, купленном только вчера, мягком, широком, и ей не хотелось вставать. Один длинный и острый лист тюльпана... м-да... перегнулся через ободок вазы, и от него ложилась на другую хрустальную стенку клиновидная тень. Марина была поздним и единственным ребенком... м-да... порядочных родителей.
С чувством собственного достоинства выпив рюмку, Сева оживился и сказал:
- Должен заметить, прежде всего, что ты, Николаич, выступаешь, как этот...
- Как кто? - перебив Севу, спросил, икнув, Николаич.
- Как Евдокимов.
И действительно, широко распространенная в Москве деревенская манера коверкать любые слова, ибо Москву наводнила "первобытнообщинная", по словам Севы, провинция, сильно напоминала брутального покойного артиста и губернатора Алтая.
В глубине двора у трансформаторной будки, сложенной тоже из силикатного кирпича, стояла высокая, обитая железом голубятня, выкрашенная в ядовитый зеленый цвет, а вверху кто-то белой масляной краской еще написал: "СССР". Старик из второго подъезда держал голубей, целую стаю белых, черных и карих голубок. Приглушенная зелень деревьев не могла скрыть наготу старой одинокой березы, приютившей на обнаженной ветке черного голубя и белую голубку. Сосед вышел во двор кормить голубей. Он шел, шаркая шлепанцами, с маленькой миской, наполненной зерном и крошками ржаного хлеба, а за ним шумело облако голубей. По мере того, как старик проходил в глубь двора, голуби, опустившись на землю, неспешно семенили за ним и о чем-то перешептывались...

Не спугните... Ради бога, тише!
Голуби целуются на крыше.
Вот она, сама любовь ликует -
Голубок с голубкою воркует.
Он глаза от счастья закрывает,
Обо всем на свете забывает...

Николаич молча, никак не оценивая, скорее, равнодушно, даже не равнодушно, а нейтрально проводил взглядом голубятника, и, как дубоватый мхатовский артист Болдуман, чуть ли не по системе Станиславского продолжил:
- М-да... Ее приучали к чистоте сызмальства, особенно - к поддержанию чистоты и порядка... м-да... в доме. В три года она бегает за мамой... м-да... с тряпочкой. В шесть сама вытирает пыль и моет посуду. В девять - вплотную... м-да... подошла к генеральной уборке. Когда Марине было двенадцать, ее престарелая мама нечаянно плеснула борщом на пол и услышала от дочки упрек... м-да... в нечистоплотности. Мама съежилась под негодующим взглядом дочери. Но Марина была абсолютно права, - и мама примолкла. Через некоторое время... м-да... отец также был уличен в несоблюдении порядка. Он тоже закусил губу: дочка превзошла их самые лучшие ожидания.
Придирчивость росла по мере... м-да... приближения к зрелости. Наконец родители поняли, что мешают и тихо - так чтобы не напачкать - один за другим... м-да... умерли, оставив дочку полноправной... м-да... хозяйкой в четырехкомнатной квартире...

Мы с тобою люди, человеки,
И притом живем в двадцатом веке.
Я же, как дикарь, сегодня замер
Пред твоими черными глазами.
Волосы твои рукою глажу -
С непокорными никак не слажу.
Я тебя целую, дорогую...
А давно ли целовал другую,
Самую любимую на свете?..

С каким сладострастием эта девушка любила порядок в доме знает один слесарь Николаич - никто кроме него не переступал порога ее квартиры. Ни соученики, ни - позже - сотрудники, ни соседи не приглашались. Николаич за год побывал там трижды, когда молодая хозяйка сама не смогла справиться с протекающим краном или батареей отопления. Он был знатоком и ценителем чужих квартир и даже чем-то напоминал отца Марины - не хватало только высшего образования. С замиранием сердца ступил он на музейно лоснящийся паркет, мимоходом заглянул в одну из комнат и крякнул от ее сверкающей чистоты.
Но окончательно его сразило то, как Марина с возгласом страсти бросалась на малейшее пятнышко грязи, сделанное им во время работы, и как, изготовившись, ждала появления другого пятнышка. Слесарь был восхищен, озадачен, почти влюблен и не мог дождаться нового вызова в эту квартиру. Но его все не вызывали.
Неизбалованный удачами Николаич ждал долго и, наконец, решил действовать сам. Он подкараулил Марину, когда та вечером возвращалась с работы. Хлебнув для храбрости, слесарь сделал то, что сделал бы любой из его товарищей: прижал женщину к стене дома и уговорил спуститься в подвал...
На другой день, ближе к вечеру, бригада слесарей, среди которых был и Сева, с крайней озабоченностью обходила подвалы домов. В подземных лабиринтах двадцатиэтажки их ждала ужасающая картина: на одной из отопительных труб лежала мертвая голая женщина, а поблизости - изуродованный труп их товарища - Николаича. На место происшествия прибыли следователи и эксперты. Выяснилось, что никто из жильцов ничего подозрительного не видел и не слышал.
Ну, расследованием занялась прокуратура. В поисках прошел целый месяц. И вдруг - первая "ниточка". На литровой бутылке из-под водки "Русский стандарт", найденной на месте убийства, после спецобработки"засветились" два пальца, пригодные для дактилоскопии. Эксперты установили, что отпечатки не принадлежат убитым, их оставил кто-то другой. Подозреваемый обнаружился после того, как "пальцы" в милиции пропустили через специальную картотеку учета ранее судимых. Их обладателем был некто Козлов. Его вскоре и нашли... в изоляторе, куда он попал по подозрению в сбыте наркотиков.
...В тот день они с другом гуляли и решили "уколоться" где-нибудь в укромном месте. Спустившись в подвал новой высотки, якобы увидели там молодую женщину и старого толстого мужчину. Слово за слово - пришедших дружков угостили водкой. За рюмкой и созрел план: мужчину отвлечь, а женщину изнасиловать. Но неизвестный вступился за женщину. Тогда оба обрушились на заступника. Били руками и ногами. Потом в ход пошла отвертка - ее вонзали в грудь и в горло уже не способного сопротивляться тела. Да и что мог противопоставить шестидесятилетний мужчина двум озверевшим двадцатилетним?..
Хладнокровно под наркозом кайфа покончив с ним, принялись за женщину. А "насытившись", принялись методично избивать. Уже бездыханную, раздели и уложили на трубу. Одежду забрали и продали потом цыганам.
Подельник Козлова, некто Баранов, нашелся также в следственном изоляторе. И его арестовали за наркотики. Вскоре всплыли и другие факты из их уголовной биографии: оба значились в розыске, и опять-таки по "наркотическим" статьям. Четыре пухлых тома дела Козлова и Баранова вместили в себя по семь эпизодов преступной деятельности каждого: убийство, изнасилование, грабеж...

Голуби, пожалуйста, ответьте,
Голуби, скажите, что такое?
Что с моей неверною рукою,
Что с моими грешными губами?
Разве так меж вами, голубями?
Разве так случается, скажите,
В вашем голубином общежитье?..

"Наша улица" № 84 (11) ноябрь 2006

В книге: Юрий Кувалдин «Сирень»: рассказы. - М.: Издательство “Книжный сад”, 2009. - 384 с.

Copyright © писатель Юрий Кувалдин 2008
Охраняется законом РФ об авторском праве