Юрий Кувалдин "Кандидат экономических наук" рассказ

Юрий Кувалдин родился 19 ноября 1946 года прямо в литературу в «Славянском базаре» рядом с первопечатником Иваном Федоровым. Написал десять томов художественных произведений, создал свое издательство «Книжный сад», основал свой ежемесячный литературный журнал «Наша улица», создал свою литературную школу, свою Литературу.

вернуться на главную страницу

КАНДИДАТ ЭКОНОМИЧЕСКИХ НАУК

рассказ

Гаврилов говорил Королеву:
- Старик, вот ты ездил по северным городам, снимал церкви, разные достопримечательности, а где ты сам? Тебя нет. Да, эти снимки представляют исторический, архитектурный интерес, но без тебя они вообще снимки, не одушевлены тобой.
Королев, в больших очках в тяжелой коричневой оправе, смотрел на Гаврилова удивленно сверху вниз и говорил:
- А при чем тут я?
И продолжал показывать слайды.
А Гаврилов, откровенно говоря, никак не может вспомнить его имя - то ли Толя, то ли Женя. Королев умер более двадцати лет назад, после Олимпиады. Всегда Гаврилову он казался прилаженным к жизни, с солидным портфелем, высокий, лысый, с аккуратно подстриженной бородкой. Приходил в гости с тортом и с хорошим вином.
Был кандидатом экономических наук, в свой НИИ ходил три раза в неделю.
Студенческие дни проходили у Королева размеренно, полные до краев, но не переполненные, потому что он умел беречь время и за лишнее не брался. Еще в школе он вступил в комсомол и теперь был довольно заметен и на хорошем счету по комсомольской работе. Начальство знало: Королев не подведет. С товарищами он не ссорился, но и близкой дружбы не заводил. Девушки на него особо не заглядывались, воспринимая его скорее иронически из-за худобы и высокого роста. Да и он сам на этот счет не слишком-то обольщался.
Ходил он обедать в институтскую столовую. Там на раздаче работала Оля, большая девушка с длинным носом, похожая на пингвина. Она и ходила, неся с важностью свое полное тело, переваливаясь с боку на бок, как пингвин. Оля заметила высокого человека в очках, Королева, оценила, как он степенно расплачивался, вынимая деньги из бумажника, - и стала ему симпатизировать. Она и любовалась Королевым, и жалела его, что он такой нескладный. Старалась положить ему еды побольше: от раздатчицы всегда зависит, - борща тарелку до вторых краев, гарнира - не по норме, а по горло. Ему бы трехразовое питание, живо бы поправился! Но Королев приходил в столовую только раз в день, обедать. Оля стремилась за этот один раз накормить его максимально. Так незаметно кормя, она его и полюбила.
Оля побывала уже замужем. Муж - плотник из домоуправления - и глазастый, и рукастый был, и получал хорошо, а не вышло у них жизни, каждый божий день выпивал и плохо закусывал. Придет поддатый, выкаблучивается, посуду бьет и ее, Олю, обзывает толстой свиноматкой. Ушел к уборщице, за фигуру, а Олю оставил в положении на пятом месяце. Родила девочку Леночку, хорошенькую и здоровенькую, всю как две капли в плотника. А он так и не зашел ни разу, не взглянул на своего ребенка.
Как-то раз вечером, Оля была выходная, повстречались они с Королевым на улице.
Королев поздоровался, а Оля вся покраснела. Пошли рядом - Оля крупная, неохватная, Королев возвышается над ней мачтой уличного освещения. Тут она совсем смутилась и пригласила Королева к себе. Подала чаю, и выпил Королев с "мишкой косолапым". Потом на ширму поглядел и спросил: "А там кто?" - "Моя дочь Леночка".
Королев стал к ней ходить, потом предложил расписаться. Оля, конечно, оформила развод с плотником. Королев полюбил Леночку, нянчил ее, ночью вставал, когда заплачет. И девочка уже тянулась к нему. Жили они с Олей хорошо, а чего-то все не хватало. Чувствовал он неопределенную тоску, похожую на жалость - жалко было Олю, Леночку, других людей.
Когда Королев окончил институт, устроили вечеринку. Заиграл на гитаре и запел однокурсник:
Во дворе, где каждый вечер все играла
радиола,
Где пары танцевали, пыля,
Ребята уважали очень Леньку Королева,
И присвоили ему званье Короля.
Был Король, как король, всемогущ.
И если другу
Станет худо и вообще не повезет,
Он протянет ему свою царственную руку,
Свою верную руку, - и спасет...
Королеву казалось, что эта песня про него. Галя сама пригласила его танцевать. Королев любил и умел танцевать - еще в школе научился, - но обычно стеснялся приглашать девушек из-за роста. А Галя сама его пригласила. Ее раскосые глаза все время двигались, и вся она ускользала от глаз.
После вечера он провожал Галю домой. Дул ветер, она шла быстрым шагом, и глаза летели из-под платка. На прощанье Королев поцеловал Галю. С этим поцелуем его жизнь переломилась.
По вечерам он одевался получше и уходил на свидание. Оля, хоть и горевала, а все же немножко гордилась, какой он пошел, нарядный да наглаженный, не стыдно в люди пустить. "И то сказать, - думала она, - разве я ему пара? Он - с высшим образованием, а я - неученая, да и старше его на четыре года". Иногда что-то путалось у нее в голове, и почти начинало казаться, что не мужа, а взрослого сына провожает она на свидание.
А Королев увидел цель и шел к ней, как Эдуард Стрельцов на ворота "Спартака". Так и видел возле тахты ее туфли на высоком каблуке и рядом с ними свои собственные, грубые ботинки.
Королев жил дома, спал отдельно, по вечерам встречался с Галей и метался в угаре своей необыкновенной любви. Ходили на танцы, это Королев больше всего любил, потому что мог как бы между прочим обнимать Галю. С каждым днем Королев влюблялся все больше и больше - хотя больше и нельзя было, но больше понимал, за что ее любит. Галя была начитанная, много знала на память стихов и к каждому случаю могла подобрать стихотворение.
Королев мог выдать в курилке с ходу такую, к примеру, информацию: "Розничный товарооборот государственной и кооперативной торговли: в 1966-1970 годах - 8,2 процента; в 1970-1976 годах - 4,4 процента. Объем реализации бытовых услуг населению: в 1966-1970 годах - 16,3 процента; в 1976-1979 годах - 7,4 процента) Как видно, миф о прекрасной жизни при социализме несостоятелен. Нужно отметить хорошую социальную защищенность советских граждан. Но без хорошей экономики (без реальных денег) и она ничего не стоит"...
Теперь надо было найти Королеву научного руководителя. Сама Эльвира Самуиловна, как не имеющая степени, формально руководить не могла. Ее выбор пал на заведующего кафедрой, профессора Гринберга, который успел уже стать членом-корреспондентом и от этого совсем изнемог.
- Королев? Это какой такой Королев? - спросил носовым голосом член-корреспондент.
- Неужели не помните? У нас на кафедре работал.
- Что-то не припоминаю... Ну, уж и сумерки. Вечно вы, Эльвира Самуиловна, преувеличиваете... Королев. Помню, помню... Довольно посредственный студент.
- Посредственный?!
Эльвира Самуиловна зажглась и воспела хвалу Королеву пышным языком газетного некролога. Не была забыта и скромная Королевская дипломная работа по межотраслевому балансу, которая в трактовке Эльвиры Самуиловны выглядела как готовая диссертация. Закончила она так:
- Этот "посредственный", как вы говорите, студент прославит ваше имя.
Дело было чуть не испорчено. По разумению самого Гринберга, его имя было уже прославлено. Эльвира Самуиловна спешно поправилась:
- Еще больше прославит ваше имя.
- Поймите, Эльвира Самуиловна, у меня уже два аспиранта и камни в почках. Откуда я возьму время на третьего?
- А не надо времени! Этот Королев, я его знаю, он очень самостоятельный, все делает наоборот, так что им лучше не руководить. Фактически придется только записывать нагрузку. А если все-таки надо будет, я Королеву помогу...
При слове "нагрузка" Гринберг дрогнул. У него уже несколько лет был "хронический недогруз", до которого могла докопаться какая-нибудь комиссия. Он еще поколебался и дал согласие. Королев начал готовиться к экзаменам...
Вступительные экзамены в аспирантуру Королев сдал успешно: две пятерки, одна четверка. Эльвира Самуиловна вела себя как самая отъявленная мамаша, запихивающая своего сына в вуз. По поводу четверки она чуть не вцепилась в горло экзаменатору. Но тот оказался упрямым и пятерки не натянул:
- Согласен, что он выучил добросовестно, а полета мысли не видно.
- Простите, какой в вашем предмете может быть полет?..
Как бы то ни было, Королев сдал, был принят в аспирантуру.
Он зашел к Эльвире Самуиловне отдать книги, которые брал у нее для подготовки к экзамену. Королев еще никогда не был у нее дома и не представлял себе, как она живет. То, что он увидел, его поразило.
Прежде всего, обстановка - старинная мебель. Комната была загромождена вещами, и всюду, с полу до потолка, были книги - стоя и лежа, рядами и россыпью. Королеву это было непривычно. Там, где он бывал, книгами не владели, их брали в библиотеке. Иметь собственную библиотеку казалось ему излишеством, вроде как иметь собственный трамвай.
Королев закончил диссертацию точно в срок. Работа получилась не выдающаяся, а нормальная кандидатская работа. Отзывы от оппонентов пришли вполне положительные, один: "Безусловно, заслуживает", другой: "Без всякого сомнения, заслуживает". Организации тоже поддержали. Наконец назначили день защиты. Королев, судя по внешним признакам, не волновался, был спокоен даже сверх обычного. Зато очень переживала Оля. Костюм, в чем защищать, у Королева был. Оля с рук нейлоновую рубашку. В черном костюме, в белой рубашке и с галстуком Королев походил на маленького проповедника.
Заведующий кафедрой, Гринберг, выступил на защите в качестве научного руководителя. Говорил он о Королеве весьма одобрительно, хотя и несколько общо: было видно, что работы он не читал и доклада не слушал. Зато Эльвира Самуиловна, словно сговорившись с Королевым, была в строгом черном костюме, слушала Королева в каком-то трансе, так и приподнималась на своем стуле и шевелила губами вместе с докладчиком.
Королев изложил диссертацию хорошим языком, складно, а главное, кратко: ухитрился даже сэкономить пять минут из двадцати отведенных, чем очень расположил к себе членов ученого совета. На вопросы отвечал ясно и толково, так что произвел на всех очень хорошее впечатление. Только в заключительном слове выкинул неожиданный номер: поблагодарил своего научного руководителя Эльвиру Самуиловну. Этот небольшой комический эпизод оживил постную атмосферу. Все засмеялись, и один из членов совета ехидно спросил: "Мы только что слушали вашего научного руководителя, кажется, его звали иначе, и он был мужчиной?" Королев не растерялся, попросил извинения у профессора Гринберга, сказал, что многое почерпнул из его ценных указаний (на самом деле указание было одно: закрыть форточку), но настаивал, что фактически его научным руководителем была Эльвира Самуиловна, идеи которой и были развиты в диссертации. Эльвира Самуиловна слабо пискнула: "Не верьте ему!", но ее слова были встречены смехом собрания.
Ученый совет, размягченный неожиданным дивертисментом, проголосовал как следует: двадцать "за" один "против" (в одном "против" сразу заподозрили профессора Гринберга, и несправедливо: "против" голосовал один доцент, которого Королев, еще студентом, раздражал своей соразмерной росту солидностью). Эльвира Самуиловна сияла так, словно она только что в муках родила Королева.
После защиты они зашли на кафедру и еще раз, напоследок, посидели за двуединым столом, где столько было переговорено, переспорено, сделано и переделано.
- Ну вот, Королев, вы и кандидат... Поздравляю вас еще раз, дайте руку.
Королев взял ее руку, чуть изогнутую, как бы для поцелуя, но поцеловать не догадался.
- Ну хоть сегодня-то вы счастливы?
Королев с трудом вышел из глубины и сказал:
- Эльвира Самуиловна, я хорошо понимаю: моя кандидатская степень - в общем, то же, что и Галино высшее образование.
- Я не понимаю.
- Это очень просто. Если бы я был честный человек, я прямо сказал бы на защите, что диссертация не моя, а ваша.
Эльвира Самуиловна перепугалась:
- Да вы с ума сошли! Не смейте и думать так, не то что говорить! Мало ли кто подхватит, сообщит в ВАК...
- Отчего бы ВАКу не узнать правду?
- Какую правду?! Тут и намека нет на правду! Вы же сами знаете, сколько в диссертации ваших идей...
- Да ни одной, - уверенно произнес Королев. - Если я обманул людей и выдал эту диссертацию за свою, то...
- То что?
- Исключительно из личных соображений.
Эльвира Самуиловна примолкла. Если правду сказать, она была немного разочарована... Она ждала чего-то другого, более торжественного, более растроганного, она сама не знала, чего ждала. Королев выпустил ее руку. Они поднялись.
"Что ж, ничего не поделаешь, - подумала Эльвира Самуиловна, - такой уж он: суховат, но зато глубок. Сыновей же не выбирают..."
Потом разговорились по душам о тупиковости нашей экономики. В 70-х годах посты многих руководителей страны стали пожизненными, а номенклатурные бюрократы - несменяемыми. Изобреталась изощренная техника увода самых бездарных, безнадежных, полностью провалившихся работников от ответственности. Из министерства в министерство перебрасывали несостоявшегося министра или под него создавали новое министерство. Совсем провалившимся создавали синекуру, часто отправляли послом в какую-нибудь страну. Номенклатура в брежневский период выделилась в обществе в особую касту, напоминающую дворянство, которая была неподсудна любым существовавшим законам. Это была каста, уже отделившаяся от общества и живущая по своим особым законам и правилам. Это была настоящая каста неприкасаемых, свободных от совести, чести, долга перед народом и ответственностью перед законом. Ей некогда было думать о будущем руководимого ими государства и народа. Беспредельная власть и безответственность обострили до предела в каждом из них самые худшие человеческие качества: эгоизм, бессовестность, равнодушие к чужим бедам, цинизм, наглость и другие. Неслучайно самой расхожей мудростью в 70-х годах было выражение: "Наглость - второе счастье". Она точно отображала всю сущность психологии номенклатуры. Подобное положение дел не могло не породить еще более негативные процессы. И они не заставили себя долго ждать.
На другой день он позвонил Эльвире Самуиловне и пришел.
- Вчера была встреча с Галей, - сообщил он, и только по нижней губе было видно, что он счастлив. - Вот, подарила мне авторучку.
Он вынул авторучку из нагрудного кармана и посмотрел на нее, как на ребенка.
- Ну, и как у вас теперь складывается, какие перспективы?
- Сказала, что любит, - ответил Королев, дрогнув углами губ. - Может быть, и правда любит. Я ведь от нее за все годы первый знак внимания получил.
- Ну вот, как хорошо, я люблю счастье.
- А может быть, и нет, - не слушая, продолжал Королев. - Тогда пойду младшим научным к Сыркову.
Эльвира Самуиловна ахнула:
- Младшим? Вы, кандидат? Да вас везде старшим с руками оторвут! Только бросьте клич...
Королев улыбнулся:
- На этот раз, можно сказать, совесть во мне победила.
- Это какая-то шизофрения! При чем тут совесть?
- Очень даже при чем. Я ведь не забыл про наши разговоры с вами.
- Какие разговоры?
- "Навязать государству плохого специалиста". И если я иду против совести, когда помогаю Гале, то решил хотя бы в вопросе о месте работы быть честным.
Спорить тут было бесполезно. Эльвира Самуиловна и не пробовала. Какая-то уж очень непривычная определенность появилась в Королеве за последнее время. Жесткость...
Лаборатория Сыркова, куда устроился Королев после защиты, была из тех молодых организаций, которые только еще создаются, но никак не могут создаться. Еще неясен был даже точный профиль лаборатории. Мест по штатному расписанию было в ней предостаточно, специалистов же со степенями - мало, и Королев был встречен хотя и с недоумением (почему отказался от должности старшего научного сотрудника?), но с распростертыми объятиями.
Галя, или, вернее, Королев за нее, кончала институт, делала (конечно, он делал) диплом. Тут уж он должен был выложиться весь, на горбу вынести ее из института, чего бы это ни стоило. В лаборатории Сыркова тоже работа оказалась не из легких - товарищи быстро поняли, что Королев безотказен, и нередко на нем выезжали. За те годы, что он обучал Галю, Королев не столько ее обучил (она оставалась младенчески невинной в экономике), сколько самого себя.
С Галей они по-прежнему встречались в комнате Гаврилова, который был тактичен и своего присутствия не навязывал.
Бедный Гаврилов! На их свиданиях теперь мог бы присутствовать кто угодно, не только он. Королев пробовал втолковать ей экономическую ситуацию в стране. Говорил, что в конце 70-х годов возрос общий дефицит предметов потребления, обострилась проблема обеспечения спроса на мясные, молочные и другие продукты, хлопчатобумажные ткани и обширный ряд других товаров массового спроса. Социальная направленность советской экономики на рубеже 80-х годов тоже оказалась серьезно ослабленной, появилась ярко выраженная глухота номенклатуры к социальным нуждам советских людей. В стране продолжалась и набирала силу рапортомания. Перелом в экономике к худшему поддается точной датировке. По мнению специалистов это 1972 год. Подобная ситуация не была неожиданностью ни для специалистов, ни для руководства страной. 1965 год стал еще одной отправной точкой из представленных для страны возможностей по проведению реформ. О них объявили, но, как всегда в нашей стране, прекратили на полдороге...
Галя слушала рассеянно, позевывала. Эта беспечность и раздражала его, и восхищала. Защита на носу, а она как маленькая! Слава богу, хоть память хорошая, вытвердит доклад накануне защиты, проскочит, если не будут копать. О том, что случится, если начнут копать, Королев боялся и думать.
А все-таки и она устала, бедняжка! Как-то раз Королев после занятий с нею сворачивал чертежи, отвернулся на минуту, а она уже заснула на кровати Гаврилова, слегка приоткрыв измученный детский рот, уронив с ноги маленькую туфлю...
Дома у Королева все было по-прежнему. Оля на новую работу поступила, но с Королевым они все больше погружались во взаимное молчание. Леночка вытянулась, подурнела, плохо училась и стала грубить. Оля иногда на нее кричала тонким голосом, а потом плакала. И откуда только это у них берется? "Нет, - думала Оля, - тяжело все-таки детей воспитывать без отцовского влияния".
Что происходит с Королевым, она в общих чертах понимала. Слишком многое обдумала по ночам, слушая звон Королевской раскладушки. Но Оля уже привыкла к своему горю, оно казалось ей в порядке вещей. Ни словом не заикалась она и тогда, когда Королев с каждым месяцем приносил ей все меньше денег, только становилась прижимистей, Леночке обновок не покупала, а о себе - и говорить нечего. Молча она хозяйничала, ходила на работу, стирала Королеву трусы и майки.
В курилке шли мрачные разговоры о тупике социалистического хозяйства, говорили о том, что, когда через всю страну гонят пустые эшелоны Рашидова с надписью "Хлопок" в Иваново, где за хорошую взятку фиксируют их прибытие, то...? Часть взятки перепадает директору комбината. Это Рашидов нагоняет показатели по сдаче хлопка, чтобы получить вторую Звезду Героя. На третьей Звезде Героя он погорел. О том, что вагоны ходили пустые, знали многие в руководстве страны. Сочинское дело, в ходе расследования которого у многих "пострадавших" были изъяты огромные богатства, нажитые нечестным путем - взятки. И многие другие случаи подобного порядка, название для которых - коррупция. В СССР было более пятидесяти тысяч миллионеров, зарегистрированных по официальным вкладам. Сколько было неофициальных - трудно сказать, но ясно, что намного больше. Если учесть, что доллар тогда равнялся почти рублю, то миллионеры получались на уровне западных. Не стоит уточнять, что подобные суммы денег не могли быть накоплены их владельцами только за счет заработной платы и других честных доходов. Это позволила сделать только широкомасштабная коррупция в стране. Если дочка Л.И. Брежнева занималась незаконной торговлей валютой и драгоценными камнями, то, что говорить о приближенных к генеральному секретарю и о других членах номенклатуры, не обремененных чаще всего понятиями: честь, совесть, долг...
Настал, наконец, для Королева великий день - день защиты Галиного диплома. На защиту он, конечно, не пошел, целый день маялся, шатался по лаборатории от телефона к телефону, брал каждую трубку и, подержав в руках, опускал на место. Звонить еще было рано. В три тридцать он начал звонить: "Защитила ли, и с какой оценкой?" То ему отвечали: "Еще не защитила", то: "Сведений нет". Королев пустился на хитрости, любезной лисой обошел секретаршу, наговорил ей каких-то глупостей о ее приятном голосе и добился-таки, что она обещала лично сбегать и разузнать. На следующий Королевский звонок она ответила: "Все в порядке, проект - пять, защита - три". Королев глубоко вздохнул, поблагодарил секретаршу, сухо промолчал на ее кокетливые вопросы: "А она вам кто, что так за нее болеете?" - и, слыша в груди сердечные такты, поехал на квартиру к Гаврилову. Там они с Галей условились встретиться "в семь часов вечера после защиты". Он ехал в автобусе и все улыбался Галиному остроумию. На площади он купил тяжелый букет цветов. Приехал он, конечно, рано, часам к шести. Гали, разумеется, еще не было. Королев поставил цветы в какую-то кастрюлю, сел за стол и попробовал думать. Из мыслей ничего не складывалось: перед ним возникала некая новая жизнь, которую он не мог ни представить себе, ни осмыслить.
Он долго ждал, несколько часов, но она не пришла.

"Наша улица" № 84 (11) ноябрь 2006

В книге: Юрий Кувалдин «Сирень»: рассказы. - М.: Издательство “Книжный сад”, 2009. - 384 с.

Copyright © писатель Юрий Кувалдин 2008
Охраняется законом РФ об авторском праве