Юрий Кувалдин "Дасейн" рассказ

Юрий Кувалдин родился 19 ноября 1946 года прямо в литературу в «Славянском базаре» рядом с первопечатником Иваном Федоровым. Написал десять томов художественных произведений, создал свое издательство «Книжный сад», основал свой ежемесячный литературный журнал «Наша улица», создал свою литературную школу, свою Литературу.

вернуться на главную страницу

ДАСЕЙН

рассказ

Посвящается Славе Лёну,
автору концепции Бронзового века, сопоставимого по своей значимости с Золотым (пушкинско-достоевским) и Серебряным веками русской культуры

Heidegger... Чтобы просвещать могильщика Пашу Горькова из Салтыковки, нужно было сначала взять бутылку и доехать до него на электричке. Так идешь, идешь по скользкой тропинке с лужами вдоль заросшего крапивой и лопухами забора и думаешь о Dasein - то есть о таком термине, который получил наибольшую известность в философском языке XX века благодаря трудам Мартина Хайдеггера... Справа тянется штакетниковый забор, слева догоняет тебя со свистом и металлическим лязгом электричка, на которой Веничка катит со “Слезой комсомолки” в Петушки. Там будут бухать водяру и орать песни, а мы альтернативно выпьем морковного сока за своей счет и обсудим глобальные проблемы. Разумеется, ты идешь по Горьковскому (восточному) направлению.
Потом сворачиваешь у накренившегося телеграфного столба, на котором прибита табличка с черепом и костями, направо в проулок, где слева и справа стоят одноэтажные коричневато-серые бараки, крытые позеленевшим шифером, с широкими окнами. Из форточки одного окна уже кричит, завидев тебя, Горьков, с черными усами, с залысинами, с красным большим носом. Паша Горьков приехал в Салтыковку подработать. Самое кладбище его мало интересовало. Если он оставался по две смены на копке могил, то только для того, чтобы побольше получить.
Подьезжает на каталке красный гроб в белых рюшечках, с гвоздиками и розами. Горьков держит в руках брезентовые лямки, как вожжи, напарник с такими же лямками стоит в ногах. Уверенно опускают гроб в могилу, на дне которой, в глине, стоит вода. Потом острыми, заточенными лопатами проворно засыпают могилу, трамбуют глину, делают изящный холмик и втыкают в землю металлическую табличку с именем усопшего. Один из родственников сует в карман телогрейки Горькова бутылку водки.
Дверь открывает его узкоплечая высокая жена, с огромным животом и мужским лицом, никогда не знавшим косметики. Горьков уже пьян, но не качается, притопывает каблуками, разводит руки в стороны, изображая “цыганочку”, танец. Среди тарелок на столе стоит консервная банка с рвано открытой крышкой и с двумя кильками в рыжем соусе на дне. Разумеется, толпятся стаканы, бутылка открывается, стол как бы опоминается. И после того, как выпивается водка, ты и ввинчиваешь традицию термина. Мол, так и так. Кант, Гегель... Was-sein, почти что Василий, и Das-sein, почти что Дасен, который песни пел... В своих лекционных курсах “Введение в феноменологию религии” и “Августин и неоплатонизм” Heidegger осуществляет герменевтическое прочтение христианской веры, модифицируя гуссерлевскую идею о том, что “сущность” сущего не является ни их субстанцией (чтойностью <Dassein>), ни “ценностью” в неокантианском смысле, но тем способом, каким они раскрывают себя в интенциональных структурах. Для Хайдеггера способ раскрытия, “Как” опыта, так же являются определяющими. Он приходит к революционной идее: “...есть предметы, которые человек не имеет, но которые он есть. Такие, Что (Was) которых основывается Что-они-есть (Dass sie sind)...”
На свое пребывание на кладбище Паша Горьков смотрел как на временную повинность. Поскорее отбыть ее, побольше получить денег и уехать. Обстановка, бытовые условия его не занимали. Чисто в бараке или грязно, холодно или тепло - все это не слишком трогало Горькова. Ведь барак - это тоже временное явление, не век же жить в этом бараке!..
Heidegger... Жена, одеревенев от первых смыслов, вдруг вскакивает, падает на колени на крашеный суриком дощатый пол, хватается за стальное кольцо, дергает его, открывая крышку погреба. Снизу тянет земельным холодом. Горьков спрыгивает в черный провал и достает трехлитровый баллон-банку с солеными огурцами. Горьков мощно работает открывалкой. Металлическая крышка слетает с широкой горловины, катится по столу и падает на пол. Горьков накалывает на вилку большой огурец, достает его из банки, режет на тарелке. Во рту становится прохладно и тесно от крепкого огурца, от привкуса чеснока и укропа. Все это быстренько запивается прозрачной горько-сладкой водкой. Аж, петь хочется. Но бутылка пуста, потому не “Что” (“Was”), и не “то, что” (“Dass”), а “Как” (“Wie”) “того-что-предмет-ecть” может быть теперь важным и единственно решающим для философии. И вот на это “Как?” (“Wie?”) Хайдеггер отвечает: “Da”!
Приходя в барак, Паша Горьков, в спецовке, в грязных сапогах, укладывался на кровать. А когда ему говорили, что это некультурно и вредно для здоровья, Горьков отвечал посвистываньем...
“Dasein” становится тем термином, который наиболее уместно использовать, когда мы говорим о человеке. (Это уже вторая характеристика “человеческого бытия” [Dasein], о которой мы говорим. Именно эта особенность человека наиболее удачно передается переводом “Dasein” термином “бытие-вот” или “вот-бытие”.) Первая - что человеческое бытие есть “бытие-в-мире”. Третья заключается в том, что человеческое бытие есть “бытие человека”. Четвертая: “Dasein” есть не человеческое бытие, но “человеческое существование” [иначе: “человеческое сущее”]. Более обстоятельного рассмотрения требует также пятый “смысл”, которым Хайдеггер наделяет свое “Dasein” - присутствие)...
- До чего же страшное приснилось! - говорит Горьков, вскакивая с раскладушки и тряся головой.
- Очень страш-шное? - тянет с дивана мать.
- Понимаешь, во сне облако выпустило какие-то белые завитушки... Сам не пойму, что тут страшного.
- Это - посмертные, да... - охает мать, - это покойник, когда давят его крышкой. Лезет кружевная жижа, выступает по бокам.
- Вспомни, мама. Сама вспомни, как ты несешься в тоннеле, в ушах закладывает, но это нестрашно. Пойми, ты тоже всегда боялась в метро...
Heidegger... Но если Гуссерль предложил Хайдеггеру альтернативу как неокантианству, так и собственному католическому прошлому Хайдеггера, погружение последнего в протестантскую мысль помогло Хайдеггеру отойти от Гуссерля. Перенятое от Ясперса понятие “ситуации”, созвучное киркегоровской “заинтересованности” и опыты с построением феноменологии на основе “фактической жизни” укрепляли Хайдеггера в его недоверии к анонимной интенциональности Гуссерля - прежде всего потому, что та не включала в себя практический мир принятия решений. Хайдеггер же чувствовал, что борьба Лютера против аристотелизма, а также Августина - против неоплатонизма не окончилась, по-прежнему полыхая в современной ему ситуации.
Heidegger... Однако мать не слушает, печально глядит в окно.
А там стоит большой человек, его голова вровень с пятым этажом. Он ломает тополь. Тополь всегда защищал от жары. Южная сторона, все-таки.
- Посмертная сторона. Hе смотри на меня так, - просит мама.
- Мамочка, не могу. Hе могу не смотреть!
- Паша!
“Dasein” в лекциях 1919-1920 годов в терминологическом смысле не употребляется вообще. Если, далее, он и фигурирует в лекциях летнего семестра 1920 года - как конкретное историческое человеческое бытие, актуальное человеческое бытие - то подразумевается под этим, скорее, “конкретный человек”, и “Dasein” может еще переводиться (по традиции его употребления в немецком философском языке) как “существование”. Смысл “Dasein” не выделен - проблема истории ведет “просто” к человеку “в его конкретном, индивидуальном человеческом существовании”. В противовес разрабатываемой Риккертом и Виндельбантом проблеме “Apriori”, в рамках которой “конкретный человек кажется исчезающим”, Хайдеггер пытается открыть перспективу на “конкретную изначальную экзистенцию”, но пока мало что говорит о том, что “экзистенция” приобретет то толкование, которым она известна по “Бытию и времени”. “Человеческое существование” (Dasein) не всегда отделяется Хайдеггером от “человеческой жизни” (Leben), и эти выражения часто используются как синонимы. Лишь в 1923 году Хайдеггер окончательно разграничивает термин “Dasein” и понятие “человека”. “Dasein” появляется с того времени в его лекциях уже как самостоятельная категория, практически полностью вытесняя “жизнь”...
Мать накрывается одеялом с головой.
- Мама... Я же выучусь, буду работать на железной дороге. Я давно мечтал поездить по нашей стране, посмотреть... Мы будем видеться, потому что поезд будет проходить и через нашу станцию.
- Иди. Езжай. Только не смотри на меня, - глухо доносится с дивана.
- А вот мама. Есть там, в моем сне. Три этажа. Hа верхнем - меня все время тащат под бензовоз, и я боюсь вымокнуть в этом бензине. А ты как спичка! И еще, еще... Я не могу найти девушку, с которой мы пошли утром гулять. Весь сон не могу найти. А потом падаю вниз, и там мир обычный, и в нем как будто отпустило. Просыпаюсь, а тут опять то же самое. Что я здесь? Я схожу на станцию за билетами?
Heidegger... Каким образом Хайдеггер переходит от “жизни” и “фактической жизни” к “Dasein”? Каков смысл этого изменения терминологии - если оно вообще значительно? Какими обстоятельствами оно сопровождается?.. Прежде необходимы замечания относительно предыстории термина.
- Hе бери черные сапоги. Они дырявые.
- Hе брать черные? А какие же?
- Прислушайся ко мне.
- Мама. А у меня ночью в голове ревет твоя музыка. Я не могу жить так.
- Hе трогай музыку. Дай умереть спокойно.
- Мама, когда мы растопим печку? Я хочу тепла. Я уеду завтра навсегда. Дом останется. Мы будем встречаться. Я буду все время приезжать по выходным.
- Hе смотри в окно. Он еще ломает тополь?
После молчания Горьков говорит:
- Это папа там, мама. Мы не живем в городе, мы уехали давно оттуда. Мы... Он пилит сучья на яблоне. Он...
- Отстань!
Heidegger... Первое обстоятельство, определяющее все последующие размышления о том, как следует толковать (а соответственно и переводить) термин Dasein, заключается в следующем: “Dasein” является немецким переводом латинского термина existentia. Потому наш перевод “Dasein” на русский язык является - чисто формально - переводом перевода. И является логичным переводить “Dasein” как “существование”. Воспроизведем основную схему, присущую этой традиционной - латиноязычной - средневековой проблематике для того, чтобы последующие рассуждения были более понятны.
- Мне не с кем говорить. Со мной никто не разговаривает. Я сижу около тебя, а ты умираешь, умираешь всю мою молодость.
- Паша...
- Поганая жизнь!..
- Все будет у тебя хорошо. Только не смотри на меня. Hе надевай черные сапоги. В них погиб твой дед.
- А под покрывалом умерла моя бабушка. Поэтому, я ложусь на него в свитере, чтобы не чувствовать этого. Подальше!
- Паша. Включи проигрыватель. Включи громко, а сам ступай на улицу. Дай мне послушать.
- Мама.
Одной из центральных проблем средневековой философии являлась проблема различения бытия (esse) и сущего (existentia). Сущность предшествует существованию, в “сущности” любой сотворенной Богом (Йахуем) вещи (а также человека) не заложено необходимости существования. Предикат существования необходимо принадлежит лишь самому Богу (Йахую). Забегая вперед, отметим, что у Хайдеггера в “Бытии и времени”, наоборот, “существование” получает преимущество перед “сущностью”: “Сущность Dasein, - говорит Хайдеггер, - лежит в его экзистенции”. По отношению к человеку это значит: не так обстоит дело, что сначала “есть” некая вневременная “сущность” человека, которая может реализовываться в том или ином конкретно существующем человеке. Наоборот, “сущность” есть именно то, что формируется, становится в существовании, “экзистенции”, человека. Казалось бы, это толкование, принадлежащее самому Хайдеггеру, говорит в пользу того, чтобы видеть в хайдеггеровском Dasein именно “существование”, которое пока что нет причин считать не совпадающим с “экзистенцией”. На первый взгляд, в пользу такого понимания говорит и история вхождения этого термина в немецкий философский язык.
Heidegger... Горьков включает зеленый огонек возле шторы, он даже толком не знает, что написано на пластинке, это давно не важно. Горькову стыдно, он мог бы почаще менять пластинки, или хотя бы переворачивать... Трогается диск, подпружиненная площадка упруго бьется под пальцами. В доме холодно, давно не топили: маме душно, а печка плохая.
- Давно не топили, - бормочет Горьков. - Холодно.
Hо мать не слышит, музыка, поет Джо Дасен, словно стеклянная елка, ворочается посреди комнаты, ударяясь о стены, скобля по половицам, задевая потолок.
“Первоначально этот термин, составленный из “da” и “sein”, не является специфически философским термином. Он - субстантивированный инфинитив глагола dasein. Пример того, что в первую очередь речь идет именно о глаголе, дает, кстати, одно выражение Гегеля, которое цитирует Хайдеггер в “Бытии и времени”: “существующее понятие” - “der daseiende Begriff”. Слово Dasein, появившееся в XVII веке, поначалу означало присутствие (Anwesenheit), и этот смысл, который сохранился и по настоящее время приводится в любом словаре. Однако в XVIII веке оно приобрело также и свое основное - философское - значение. Именно тогда Dasein используется для перевод латинского existentia и французского existence. Это - та эпоха (1650-1750), когда во всей Европе центром дискуссий становится декартово доказательство “бытия Бога” (“existence de Dieu”). Так получается, что термин existentia, берущий свое начало в средневековой схоластике, входит в немецкий философский язык. В 1763 году Кант использует его немецкий эквивалент в названии своей работы “Единственно возможная доказательная основа для демонстрации существования (Dasein) Бога”. “Существование Бога”, о котором говорит Кант, явно соответствует латинскому выражению existentia Dei, как оно встречается в “Медитациях” (1641) Декарта. Потому является совершенно естественным переводить “Dasein” как “существование”, поскольку перевод перевода следует ориентировать на начальный термин в цепочке. Начиная с Канта “Dasein” является привычным эквивалентом “existentia”, - точно так же, как немецкое “Wesen” передает латинский термин “essentia”. Одним среди бесчисленного количества других примеров является следующий: в выражении Гегеля слово “Dasein” имеет онтологическое значение, которое, как отмечает Хайдеггер, стало классическим или обычным (“gewohnlich”). Однако сам Хайдеггер использует этот “обычный” смысл не так часто, главным образом, там, где говорит о проблеме идеалистической философии: “существования вещей вне нас”. Именно там Хайдеггер использует “Dasein” в духе традиции, идущей от Канта; “Dasein” означает: “действительное наличное присутствие (Anwesenheit) в мире”.
Heidegger... Горьков боком двигается к двери, стараясь не смотреть на маму. Она чувствует, когда в комнате никого нет, и... ждет этого. А потом мама как черепаха вытягивает голову, тянется к колонкам, чтобы лучше слышать.
Heidegger... В огороде отец пилит яблоневые ветви. Яблони замерзли прошлой зимой, но отец упрямо заботится о деревьях, воюет с холодом по-своему, как умеет.
Между тем, в немецком философском языке используется и “онемеченное” латинское слово “Existenz”, правда, используется реже, нежели Dasein. Начиная с XIX века “Dasein” постепенно начинает использоваться для обозначения человеческой жизни. Примечательным примером этого является выражение “Борьба за существование” (буквально: “Борьба за жизнь” - “Kampf ums Dasein” (1860), переводящее на немецкий язык выражение Дарвина “struggle for life”. В конечном счете, Dasein все чаще обозначает человеческую жизнь, существование (Existenz) человека. На это оказывают влияние такие два философские течения как философия жизни (Дильтей) и экзистенциализм (Киркегор). Как было показано выше, в этом же смысле - “Dasein” как “человеческая жизнь” использует понятие в 1920 года сам Хайдеггер. Даже в 1926 году, в “Бытии и времени”, Dasein еще встречается в этом значении (Везин отмечает следующие места “Бытия и времени”, важные как примеры традиционного использования термина “Dasein”, где Хайдеггер устанавливает связь между “жизнью” (Dasein), человеческим бытием (Dasein) и существованием, экзистенцией (Existenz); у Хайдеггера встречается также: “ins ‘Dasein’ kommen” - выражение, которое может считаться эквивалентным: “geboren werden, ins Leben kommen” (т.е. быть рожденным, “прийти в жизнь”); Хайдеггер говорит и о “eine Beendigung des Daseins”, что можно перевести как “завершение жизни”; аналогично тому: “ins Dasein zuriickbringen” = “ins Leben zurtlckrufen”. И, наконец, встречается примечательное выражение: “Man sagt ... das Dasein sei zeitlich”. Примечательно оно тем, как отмечает Везин, что предоставляет слово Безличности, “людям” и, будучи таковым высказыванием “людей” оно может быть передано “народной мудростью”: “жизнь [быстро] проходит”.
Heidegger... Горьков стоит и смотрит на яблони, на забор с консервными банками, съеденными при другой жизни, на пруд... Там уже не прячутся лягушки. Они сидят на берегу, как будто им прыгать некуда. Вместо черной воды - блестящая спина гигантского жука-плавунца. Он лежит брюхом на мягком иле, усы самодовольно торчат из воды, а под берегом, в самой земле, страшные челюсти медленно жуют фундамент дома. Иногда жук выбирается из пруда и чуть приподнимает хитиновый панцирь, выпуская белую каемку, как у покойников. Hаверное, в плавунце тоже живет кружевное облако мамы.
Итак, вполне можно было бы считать, что традиция использования слова “Dasein” в немецкой культуре, позволяющая переводить его как “существование”, остается значимой и для Хайдеггера. Если он все чаще использует этот термин, то, вероятно, это происходит потому, что для него по каким-то причинам оказалось важным сделать акцент на экзистенциальном аспекте “жизни”. Логическое продолжение такого намерения можно было бы усмотреть в “экзистенциальной аналитике” Dasein “Бытия и времени”, где, как мы уже говорили, Хайдеггер утверждает, что “сущность” человеческого существования заключена в его “экзистенции”. Но, как в “Бытии и времени”, так и в лекциях 1921-22 годов экзистенция, существование человека, анализ фактичности его бытия в мире не являются главными целями Хайдеггера. Экзистенциальная аналитика Dasein только подготавливает постановку вопроса о смысле бытия. В “Бытии и времени” автор тут же заявляет, что “всякое определенное бытие (So-sein) этого сущего есть первично бытие”. Во “Введении к Аристотелю” “бытие” также неотступно сопровождает “Dasein”. “Dasein” появляется впервые тогда и там, где Хайдеггер впервые выходит из “жизни” как таковой и ставит вопрос о “подлинном и последнем принципиальном характере” обращения познающего поведения к сущему - который оказывается “бытием, смыслом бытия”.
“Hам ничто не поможет”, - талдычит Горьков про себя.
Сверху, с яблони, летят опилки и мелкие сучья. Отец увлечен.
- Будет так, как положено, - тихо говорит Горьков, вытаскивая из ящика бутылку и припадая к горлышку. Водка у отца всегда есть, такой же инструмент как молоток, кусачки, или топор с отполированной ручкой.
Heidegger... Водка отпускает что-то внутри. Горьков воровато переливает полбутылки в консервную банку, потом срывает несколько огурцов с грядки...
Итак, вывод, который мы должны сделать: Хайдеггер всерьез порывает с традицией этого термина. Он придает ему новый - онтологический - смысл. Причем, для того, чтобы сделать этот вывод, необязательно ссылаться на “Бытие и время” - это ясно уже из центрального для “Феноменологических интерпретаций к Аристотелю” тезиса: “Жизнь - транзитивна: Dasein = в и через жизнь быть”...
Hа реке есть место, где никто не увидит.
Там нет даже облаков, потому что смыкаются верхушками ели, растет по сторонам крапива, а если сесть на край обрыва, можно видеть реку и ольховые заросли. Там, в глубине, тропинка на станцию, по ней можно уйти один раз. Один и навсегда. И все для Горькова изменится.
Светит луна...
Итак, именно в лекциях 1921-1922 годов мы находим первое свидетельство того, что “Dasein” превращается у Хайдеггера в самостоятельную категорию. Переход от “размытости” понятия “жизнь” к “определенности” термина “Dasein” не остался незамеченным. Заметно также, что вторая часть лекций об Аристотеле в значительно большей мере, нежели первая, является онтологически ориентированной.
Горьков пьет водку, закусывает огурцами, а потом долго развозит по лицу сырость, трет глаза, вдыхает речной воздух, то ли борясь с опьянением, то ли провоцируя его. Он уже почти научился пить, и хотя полбутылки еще чересчур много, Горьков научится, обязательно. Должен научиться. И никуда он не уедет, потому что некому переворачивать мамины пластинки.
Heidegger... В “дасейн” пьяной раскрасневшейся жене послышалось “давай”, она подняла юбку, спустила трусы, обнажив черноволосый треугольник кустарника. Таким образом Хайдеггер переходит от “жизни” и “фактической жизни” к “Dasein”. Таков смысл этого изменения терминологии - если оно вообще значительно. Нужна точка, от которой идет расклад. Кто ты сам? Уж от этого нужно идти дальше. Есть пласт, в котором ты живешь. И вокруг тебя то же самое. После жены подходишь к столу, на котором стоят тарелки с солеными огурцами, квашеной капустой и мариноваными помидорами. Наливаешь стакан, принимаешь. Высасываешь помидорку, бросаешь в рот капусточки, берешь огурчик... И ложишься затем не спеша на диван. Ты чувствуешь, как по жилам Дасейн бежит босиком.
Завтра Горьков наточит топор, и каждую ночь будет отрубать от плавунца маленькие кусочки, чтобы топить ими печку.
Heidegger... Когда-нибудь станет тепло.

«Наша улица» №79 (6) июнь 2006

Copyright © писатель Юрий Кувалдин 2008
Охраняется законом РФ об авторском праве