Юрий Кувалдин родился 19 ноября 1946 года
прямо в литературу в «Славянском базаре» рядом с первопечатником Иваном
Федоровым. Написал десять томов художественных произведений, создал
свое издательство «Книжный сад», основал свой ежемесячный литературный
журнал «Наша улица», создал свою литературную школу, свою Литературу.
вернуться
на главную страницу |
НЕТ ОТВЕТА
рассказ
Не всякое утро бывает добрым.
Жена пришла пьяная под утро, к тому же в рваной юбке и с синяком под глазом. У самого Пушкина три головы, казалось, за ночь выросло. Узкая комната с зарешеченным окном троилась и поэтому выглядела огромной. Жена рухнула под вешалкой у шифоньера. Пушкин мысленно стал бить ее ногами, но реально не мог пошевелить рукой.
За ночь три раза его тошнило. Так что запах в конуре стоял соответствующий. Пушкин пошарил глазом по полу, потом поднял на стол. Грязные стаканы и пустые зеленые бутылки. Одна была разбита. Отдельно лежали у ножки стола донышко, стенка и горлышко.
Пушкин набрался храбрости и сел на постели, спустив синие ноги на заплеванный пол. Наташкины ноги, то есть ноги жены, в рваных и заштопанных чулках выглядывали из-под вешалки. На пятках, черных, были дыры.
Пушкин, рыжий, кудрявый, с сивым большим носом, вдруг покраснел до свекольного цвета, задрожал и его вырвало на синие колени зеленой желчью. Из глаз полились слезы.
Он знал, что после припадка тошноты, минут на пятнадцать отпустит. Так и вышло. Пушкин встал, худой, высокий, с длинными руками, быстро надел брюки и все остальное, качаясь, и побежал на улицу по дощатому коридору общей квартиры.
Шел то ли дождь, то ли снег. Понять было невозможно. Ботинки, надетые на босу ногу, хлюпали в жиже. Перебежав на ту сторону, Пушкин дернул дверь проходной. Чирков, дежурный, спал на столе. А возле него, на подоконнике, стояла бутылка водки, полная почти что. Пушкин перегнулся через спящего Чиркова, схватил бутылку, и одним махом, дрожа, выдул всю ее до дна. И не пошла назад. Хотя мысль такая была.
Бросил бутылку под стол и не спеша вышел на улицу. Постепенно вернулось зрение, затем слух и обоняние.
Пахло только как-то неприятно.
Пушкин принюхался вдумчивее и догадался, что пахло от него. Опять во сне опростоволосился. Приятно пьянея, Пушкин вбежал в комнату, схватил ведро из-под лавки и побежал на кухню набирать воды. Колонку нагревать не стал, так холодной водой вымыл свой зад и все что положено, стоя над ведром на корточках посередине комнаты. Затем поскидывал в это ведро простыни и другие тряпки, пожмыхал без мыла, а потом уже понес вешать на забор у выносного сортира.
До сих пор удобства у Пушкина находились во дворе, как впрочем и у всех девяти семей этого то ли барака, то ли шалаша, благополучно сохранившегося в самом центре Москвы между улицами Горького и Герцена.
Пушкин пил по-черному всю жизнь. Однако каждый божий день ходил на работу, на ту сторону, где в проходной спал Чирков. Стройка шла какой уж месяц, а все на одном и том же месте находилась, потому что прекратили выделять финансы, и работали теперь на этой стройке такие, как Пушкин и Чирков. В конце позапрошлого года, под Новый год, Пушкин устроился сюда. Удобно, прямо рядом с домом.
Убравшись, Пушкин некоторое время как бы трезвым взглядом смотрел на Наташку и трудно думал: бить ее или не бить? Гуляет она по чем зря! Передумал бить, за ноги подволок к раскладушке, поднял и бросил отдыхать. На всякий случай пошарил по карманам блузки. Е-мое, стольник обнаружил! Постоял, разглядывая купюру на свет, повеселел еще более, говорить захотелось. Принюхался, все еще пахло уборной. Отворил форточку, потом свернул войлочный свой матрас и понес его на помойку. Матрас не отмоешь, пропах “наскрозь”!
С легким сердцем кинул сверток в помойный бак у забора стройки.
Заглянул в проходную: Чирков спал, перевернувшись на другой бок. Сладко сопел. Подумав, Пушкин нагнулся, подобрал пустую бутылку и пошел с хорошим настроением в магазин. Взял для начала литровочку, полбуханки бородинского и жирную скумбрию. Рассовал все по карманам. Оказалось, сам только что заметил, что на нем была рабочая телогрейка и на голове желтая пластмассовая каска. Если был в каске, то ментыникогда не подходили.
Домой идти не хотелось. Да и снежный дождь кончился. Прошел дворами на Тверской бульвар. Сел невдалеке от Есенина на скамейку, разложил закуску на бумаге, сорвал зубами пробку и махнул для бодрости треть бутылки. Затем разорвал золотистую рыбу и принялся закусывать. Подошел какой-то дед в мокрой шапке и сел на другом краю его скамейки. Пушкин покосился на него. Потом подсел, переместив закуску с собой.
- Я ведь ей говорил, - начал Пушкин, не глядя на деда. - Не приходи пьяной! Нет. Опять не ночевала и пришла пьяной!
Пушкину показалось, что дед очень внимательно его слушает. Поэтому Пушкин более детально стал растолковывать:
- Я ей говорил в прошлый раз, что лучше вместе выпивать, а она. Нет. Сестра ее приезжала и у нас месяц жила. Я молчал, как бычок. После моего брата не пустила, когда я на смене был. Сам я из Коврова, - пояснил Пушкин, видя, что дед с еще большим вниманием прислушивается к разговору. - Брата не пустить! Это как такое выяснить? Ума не приложу! Я ж говорил, что аванс не дадут. А мне чем мать кормить? Я в Ковров посылал каждый месяц по три сотни! Наташка раньше так не пила... А ты, - обратился прямо Пушкин к деду, - как относишься к женщинам?
Дед молчал, смотрел как-то недоуменно на Пушкина и молчал.
- Ты что молчишь? Ладно, молчи.
Пушкин достал из внутреннего кармана бутылку, приложился и, подумав, протянул деду. Тот испуганно замахал руками, мол, не пьет он.
- Ну, теперь мне ясно! - рассмеялся Пушкин, чувствуя приятную оторопь всего тела.
Ах, как хорошо стало Пушкину. Вдруг и небо расчистилось, заголубело, солнце появилось косым лучом, погладило бронзу Есенина.
- Никак не пойму, зачем нужно было ей с кем-то обниматься, когда я всю ночь ее ждал, чтобы обнять? - спросил Пушкин. - Обидно, честное слово! У меня в голове не помещается, как это можно с другими мужиками всю ночь обниматься, а? Но мы вчерась, дали, можно сказать, крепко.
Дед сосредоточенно смотрел на говорящего и жестикулирующего работягу в желтой каске. Глаза у деда были водянистые, кожа лица чисто выбритая. Пушкину показалось, что дед спросил у него фамилию.
- Пушкин, - сказал Пушкин. - У нас в деревне под Ковровом все Пушкины! А?
Но дед молчал.
- Чего ты все время молчишь? Ты что, шпион что ли, а?
В это время к деду подошла моложавая женщина. Дед улыбнулся и начал вертеть пальцами и шевелить губами. Женщина тоже замахала руками и зашевелила губами. Дед встал, продолжая шевелить пальцами, скрещивать пальцы правой руки с левой. “Ё, немые!” - догадался Пушкин.
Дед взял под руку женщину и они пошли к Никитским воротам по бульвару.
- Немые! - вслух вполголоса сказал Пушкин и выпил, счастливый.
“Наша улица”, № 1-2000
Юрий Кувалдин Собрание сочинений в 10 томах Издательство "Книжный сад", Москва, 2006, тираж 2000 экз. Том 4, стр. 397. |
|
|