Юрий Кувалдин "Оставь себе" рассказ
Юрий Кувалдин родился 19 ноября 1946 года прямо в литературу в «Славянском базаре» рядом с первопечатником Иваном Федоровым. Написал десять томов художественных произведений, создал свое издательство «Книжный сад», основал свой ежемесячный литературный журнал «Наша улица», создал свою литературную школу, свою Литературу.
Юрий Кувалдин
ОСТАВЬ СЕБЕ
рассказ
Красный свет от проявочной лабораторной лампы осветил круглое лицо Вацлава Подъяпольского. Он задумчиво почесал кудрявую голову и уставился немигающими глазами в ванночку. Белая фотобумага казалась в проявителе розовой, такими же розовыми были длинные пальцы, шевелящие бумагу. Подъяпольский работал без пинцета. Наконец на бумаге проступили лица, костюмы, фон и трафаретная надпись: “На долгую память о Москве”.
Подъяпольский торопливо извлек фотографию из проявителя, бросил ее под струю воды, а затем в широкую ванну с фиксажем. В лаборатории было тесно и душно. Подъяпольский торопился, печатал с мокрой пленки, которую можно бы было подсушить в спирте, но тот весь вышел еще в начале квартала.
Через час все было готово, вспыхнул верхний свет, ослепивший на мгновение, Подъяпольский зажмурился, а когда открыл глаза, увидел густую тень от своей лохматой, кудрявой головы на белой дверце холодильника и понял, что эта голова все еще болит. Подъяпольский подставил под холодную струю прозрачную мензурку, наполнил до половины и залпом выпил воду с привкусом хлорки.
Вацлав Подъяпольский был высокий, расположенный к полноте, с уже заметным брюшком, двадцатишестилетний молодой человек, с пухлыми щеками, толстым носом и большими, всегда удивленными глазами. Когда-то отец, директор НИИ, устроил его к себе в фотолабораторию, намереваясь далее определить сына в институт учиться. Но Подъяпольский учиться не пожелал, ударился во многие халтуры, которыми и доныне занимался. Отец в начале года умер, но новое начальство смотрело на деятельность сына сквозь пальцы, сохраняя в сердцах своих благодарную память об отце.
У здания НИИ Подъяпольский некоторое время постоял, как бы давая возможность окружающим посмотреть на него. Стоял от твердо, широко расставив ноги, уперев руки в боки, чуть-чуть склонив гривастую голову и, не моргая, смотрел куда-то в даль улицы. Это называлось - Подъяпольский показывает наряды. На нем были узкие вельветовые джинсы с великобританским флагом на заднем кармане, добротные, из чистой кожи мокасины на высоком каблуке и с золотыми пряжками, эластичная голубая куртка на широкой пластмассовой “молнии” с канадским красным кленовым листом на нагрудном кармане и золотым вензелем на другом, через плечо переброшен на длинном желтом поясе кофр для фотопринадлежностей, а на самом поясе кофра выделялись черные шелковые буквы по желтому полю “Никон”.
- Привет, Вацек! - махнула ему рукой из открытого окна красавица-секретарша директора с неимоверно длинными, до обтянутых джинсами ягодиц, густыми рыжими волосами.
- Мульты вчера не смотрела? - крикнул он низким, басовитым, все еще ломающимся голосом.
- Нет,
- Э, зря! Зэканские мультяшки! - сказал Подъяпольский, притопнул высокими каблуками, раздвинул ноги и скосил глаза на мокасины, как ковбой на шпоры перед посадкой на лошадь, и пошел, думая о чем-то неопределенном, к метро...
На площадке у павильона его уже ожидали гости столицы - участники семинара по проблемам разведения нутрий. Завидев Подъяпольского, они восхищенно воскликнули:
- Вот это оперативность!
Подъяпольский небрежно бросил кофр на реечную скамью в тени сирени, извлек из него толстую пачку глянцевых контрастных фотографий и, передавая поштучно каждую из них “заказчикам”, желтыми от проявителя пальцами с длинными ногтями, принимал рубли, лениво комкал их, как фантики от конфет, и засовывал в тесный карман джинсов.
Не было дня, чтобы Подъяпольский не подхалтуривал у какого-нибудь павильона. То он снимал льноводов, то механизаторов, то коневодов, то доярок, то рыбаков, то комбайнеров, то птичниц, то кролиководов... И пока они обменивались в залах передовым опытом, Подъяпольский успевал сгонять к себе в НИИ, проявиться и отпечататься” и благополучно вернуться к окончанию семинаров...
Реализовав очередную партию снимков, Подъяпольский сидел в дальней аллее у фонтана, смотрел на голубовато-дымчатые брызги, на стриженый изумрудный газон, на высокие, ветвистые дубы с почерневшей корой и думал о том, куда ему теперь пойти. Пахло жасмином. Где-то над Подъяпольским, в кустах, копошились шумно воробьи, легкий ветер сдувал пыль с дорожки и закручивал воронками.
Проходя мимо детской игровой площадки, Подъяпольский на мгновение задержался, а затем проворно влез следом за каким-то карапузом в панаме на металлическую горку и с восторгом съехал вниз. У киоска игрушек Подъяпольский заметил длинную очередь, ускорил шаг, протиснулся сквозь толпу к витрине, моргнул продавщице, зашел с той стороны, уплатил 25 рублей и пять сверху и сунул не без удовольствия в кофр электронную игрушку “Ну, погоди!”.
Около полутора часов он сидел на скамье у пруда, по которому сонно плавали кряквы и черный, красноклювый лебедь, и увлеченно, с восторгом ловил куриные электронные яйца, нажимая на маленькие кнопки игры. Подъяпольский не заметил, как к нему подсела маленькая девочка с огромным бантом и, не отрывая глаз и не моргая, следила за игрой и, посасывая палец, прислушивалась к шарманочной музыке, исходившей из коробки.
- Что, зэканская вещица?! - восторженно спросил Подъяпольский, когда обратил внимание на девочку, на ее светящееся, доверчивое лицо.
- Ессе ба! - вымолвила та, и ее карие, неморгающие глаза жадно заблестели.
- Держи! - спокойно и твердо сказал Подъяпольский и протянул девочке игру.
Девочка вцепилась пухлыми, маленькими пальцами в плоскую шкатулочку и задрожала от восторга. Подъяпольский потянулся, удовлетворенно вздохнул, поднялся и пошел вдоль пруда.
- Дяинька, а игьюшка?! - услышал он тревожный возглас девочки.
- Оставь себе.
- Так нейзя.
- Ты здесь часто гуляешь? - ласково спросил Подъяпольский.
- Да.
- Я тоже часто... Отдашь как-нибудь...
Девочка удивленно посмотрела на него, но затем страсть к игре переборола” и, когда Подъяпольский уходил, заметил, что она уже умиленно давит пальчиками на кнопки.
У лодочной станции к Подъяпольскому подошел небритый, помятый парень, кивнул и вежливо попросил:
- Вацек, дай троячок, что ли...
Подъяпольский сосредоточенно начал копаться в кармане, но руку не вынимал.
- Наудачу, сколько будет. Идет?!
- Идет, - промычал, сглатывая слюну, парень. Подъяпольский выдернул руку из кармана и сунул комок мятых рублей парню. Тот суетливо расправил бумажки, которых оказалось семь.
- До пятого? - пробормотал он неуверенно.
- Ладно, - равнодушно согласился Подъяпольский, замечая, как к ним подходит милиционер.
Милиционер потер черные усики тыльной стороной ладони, затем улыбнулся и протянул руку сначала Вацеку, потом парню.
- Будешь? - спросил парень у милиционера.
- Ща сменюсь... Возьми... Ты белое будешь?
- Не, красницкого... Мне завтра с утра заступать, - сказал парень, который, как и усатый, работал в милиции.
Подъяпольский не спеша, любуясь белыми, алыми, бордовыми розами, терпко пахнущими, направился к выходу, оставив милиционеров решать свои проблемы самостоятельно...
Когда Подъяпольский поднимался в лифте, то уже весь был поглощен предстоящим просмотром мультфильмов по второй программе. Дверь открыла домработница Виктория Николаевна, худощавая, сдержанная женщина лет пятидесяти.
- Не начались? - торопливым баском спросил Подъяпольский, отстраняя ее и вбегая в огромную прихожую с хрустальной люстрой и зеркалами вдоль стен.
- Я не включала... Обед подать в гостиную или в столовой поешь? - спросила Виктория Николаевна мягким голосом.
- Тащи к телеку! - послышался из глубины квартиры голос Подъяпольского, который тут же заглушил звук телевизора.
После мультфильмов, когда Подъяпольский лежал на широкой софе, вошла мама и прошептала:
- Она пришла! - и кивнула в сторону прихожей.
- Ну, мама, опять... Вчера ты заставила меня с какой-то чучелой выпить целых три рюмки коньяку, отчего у меня все утро голова трещала! Сегодня еще кого-то там привела!
- Вацек, это не девушка, а чудо! - затараторила мама, понижая голос. - Вот увидишь...
И через некоторое время, когда завязал галстук, Подъяпольский увидел новый мамин экземпляр, уверенную в себе, с тонкой талией и белыми руками девушку, которая смело поглядывала огромными зелеными глазами из-под пушистых ресниц на Подъяпольского.
- Мульты любишь?! - без церемоний спросил низким своим голосом Подъяполъский.
- В каком смысле? - девушка недоуменно пожала плечами.
- В каком-каком? В прямом...
- Нет. Я вообще не люблю смотреть телевизор, - произнесла девушка, и лицо ее покрылось красными пятнами.
Подъяпольский поглядел на нее, на зеленые глаза, на красные пятна на лице, на белые, в венках, руки, подумал и ничего не сказал. Наступило молчание. Подъяполъскому хотелось вспомнить хоть одно девичье лицо, которого еще не коснулась рассудочность и самоуверенность, но как он ни напрягал свою память, вспомнить не мог. Постояв немного, Подъяпольский вздохнул, как вздыхают дети, когда их обманывают, покачал большой кудрявой головой, сделал лицо сердитым и пошел мимо ничего не понимающей девушки в ванную.
Когда он раздевался, чтобы лечь в воду, то все время смотрел в одну точку, ему все еще хотелось вспомнить какое-нибудь непосредственное, доверчивое девичье лицо и, наконец, когда он ложился в наполненную ванну, вспомнил, вспомнил лицо девочки, которой отдал игрушку. Подъяпольский грустно усмехнулся, веки его заморгали и он пустил на голову мощную струю душа. В дверь стучали.
В книге “Философия печали”, Москва, Издательское предприятие “Новелла”, 1990.
Юрий Кувалдин Собрание сочинений в 10 томах Издательство "Книжный сад", Москва, 2006, тираж 2000 экз. Том 2, стр. 384.
Copyright © писатель Юрий Кувалдин 2008
Охраняется законом РФ об авторском праве