Юрий Кувалдин "Живая щека" рассказ
Юрий Кувалдин родился 19 ноября 1946 года прямо в литературу в «Славянском базаре» рядом с первопечатником Иваном Федоровым. Написал десять томов художественных произведений, создал свое издательство «Книжный сад», основал свой ежемесячный литературный журнал «Наша улица», создал свою литературную школу, свою Литературу.
Юрий Кувалдин
ЖИВАЯ ЩЕКА
рассказ
Когда Георгий открыл глаза, ему показалось, что он очень долго лежал на спине в густой тени сирени, на самом деле прошло всего минут пять. Георгий, громоздкий, широкоплечий, смотрел некоторое время на темную листву. Глаза его были грустны и туманно поблескивали. Одет Георгий был небрежно, в рабочие брюки с заплатой на колене, в побуревшую от пота байковую рубашку. На ногах Георгия были очень большие, свободно хлюпающие кирзовые сапоги.
Сквозь неплотную зелень сирени тянулись на серую, поросшую травой дорожку косые солнечные лучи.
Георгий закрыл глаза и тут же ему стало казаться, что он не под сиренью, а где-то в поле лежит на телеге, остановившейся на мгновение, чтобы дальше везти его куда-то, везти по большой и пыльной дороге долго, очень долго. Все время Георгия тянуло уехать, забыться...
Георгий встал, поднял легкую, из титанового сплава лопату и пошел по дорожке, сильно шаркая кирзачами.
У забора Георгий остановился, что-то соображая, затем влез на кучу свежей глины, посмотрел вниз и спрыгнул в неглубокую яму. Он копал глину для печи.
Работая, Георгий вспоминал прошлую жизнь, службу в НИИ, ежедневные полуторачасовые поездки в Москву и обратно, в Петровское, где у него был большой, бревенчатый дом в три комнаты и жена, молодая, с удивленными большими глазами и маленьким пухлым ртом. Жена и теперь есть, а дома нет. Год, два, пять, пока Георгий ездил в Москву, Тамара сходилась и расходилась со всеми желающими мужчинами поселка, с умилением прикасалась к рюмке, пока не заболела и не слегла. В тот бурный период Тамара смогла родить Георгию больную девочку с огромной головой и всегда красным, ничего не выражающим лицом. И помимо всего прочего, сожгла дом, догадавшись унести в сарай больного ребенка. Рассказывали, что, когда дом горел, сотрясая воздух почти что реактивным гудением и освещая вечернюю улицу пурпурным светом, Тамара в отчаянном веселье-трансе плясала, дырявила землю острыми каблуками, а потом сбросила туфли и, пытаясь стянуть с себя платье, рвалась в огонь, но соседи удержали...
Георгий остановился, воткнул лопату в каменную глину дна и вытер широкой ладонью высокие, потные залысины. Редкие черные волосы Георгия хохолком нависали над большим лбом. Георгий выбрался из ямы и пошел за ведром...
По дороге Георгий остановился на берегу маленького пруда, долго стоял, о чем-то думая, глядя в одну точку поблескивающими, угрюмыми глазами. Жизнь не должна быть бессмысленной, и если смысл в семье, в детях, то нужно идти домой.
И Георгий пошел, тяжело ступая, словно спустился на землю с облаков размышлений. Справа и слева потянулись серые заборы улочки. У двух высоких, старых, с изъеденными стволами и пожухлой листвой тополей, отбрасывающих негустые тени на разбитые колеи улицы, Георгий свернул к покривившейся, с выломанными рейками калитке, толкнул ее сапогом, она с хлюпающим писком отлетела в сторону. Чтобы не смотреть на то место, где когда-то стоял дом, Георгий торопливо, чуть ли не бегом, прошел в глубь усадьбы, к высокому бревенчатому, врывшемуся в землю сараю. Следы запустения здесь были очевидны: целый лес крапивы обступил сарай, бревна которого подгнили и поросли салатным мхом. Сарай покосился, дверь плохо открывалась. Георгий с силой дернул ручку, дверь нехотя уступила.
В полумраке, на сером дощатом полу сидела больная дочка, раскачивала огромной головой и била куклу об угол табурета. На диване лежала Тамара, щеки ее запали, нос заострился, губы стали тонкими. Одна половина лица ее улыбалась, другая была без движений. Георгий, преодолевая мрачность, подошел к жене и поцеловал в живую щеку. И с этим поцелуем в нем как будто сил прибавилось. Он подхватил дочку, вынес ее на улицу и посадил в плетеное кресло в тени яблони у забора.
- Два медведя Бук и Бак дружно кушают табак! - произнес он весело, забывая обо всем, и побежал с пустыми ведрами к колодцу.
У колодца в тени орешника сидел на лавочке седой, сгорбленный старик-сосед в мятом и пыльном черном пиджаке с орденом Отечественной войны на лацкане. Старик смотрел бесцветными глазами в газету и изредка вздыхал, шумно выпуская воздух через крючковатый нос. Завидев Георгия, он приложил желтую пясть к виску и сказал:
- Ягору всяняпряменняйша!
- Здравствуйте, Николай Иваныч! - отозвался громким басом Георгий и принялся опускать гремящее ведро в колодец, из которого приятно тянуло холодом.
- Ягор, тута к тебе прибегал один... Я сказал, что ты нянадалга на работу ушел...
- Это Федор... Сегодня лес должен привезти. Строиться, дед, начинаю!
- Эт-та правильно! - воскликнул старик и уставился, не моргая, на крепко сбитую фигуру Георгия.
В книге “Философия печали”, Москва, Издательское предприятие “Новелла”, 1990.
Юрий Кувалдин Собрание сочинений в 10 томах Издательство "Книжный сад", Москва, 2006, тираж 2000 экз. Том 2, стр. 371.
Copyright © писатель Юрий Кувалдин 2008
Охраняется законом РФ об авторском праве