Юрий Кувалдин "Смирнов" рассказ

Юрий Кувалдин родился 19 ноября 1946 года прямо в литературу в «Славянском базаре» рядом с первопечатником Иваном Федоровым. Написал десять томов художественных произведений, создал свое издательство «Книжный сад», основал свой ежемесячный литературный журнал «Наша улица», создал свою литературную школу, свою Литературу.

вернуться на главную страницу

СМИРНОВ

рассказ

Тогда в Москве было лето, и по вечерам и даже иногда днем, о воскресенье и говорить нечего, Москва казалась пустой, особенно на Сретенке или на Чистых прудах. Смирнов считал, что в июне все порядочные люди заканчивают свои дела и сматываются на все лето кто куда и лишь бы подальше, чтобы где-то в конце августа приехать в осеннюю Москву очень загорелыми и красивыми с ведрами подмосковных грибов или с южными фруктами в корзинах. Первое сентября было вехой в жизни каждого человека. Сам Смирнов отмахал десять первых сентября в школе, потом пять первых сентября в институте. За ним десять первых сентября оттянул его сын, Иван, Смирнов Иван Владимирович, потом столько же, как отец, то есть пять лет, в энергетическом институте на Красноказарменной. Так что на двоих у отца и сына приходится тридцать первых сентября. А в августе, когда идут хорошие теплые денечки, так не хочется возвращаться в Москву с юга или с дачи. На юге даешь отвальную прямо на пляже, вечером, при луне, когда она вычерчивает серебристую дорожку по тихому морю. Обалденно под звон стаканов с молодым кислым вином пахнет сочным шашлыком, который жарится тут же. А летом тишина стоит в Москве. В общем, так оно и было. Знакомые Смирнова уехали, но не вместе, а по одному, по два, и это произошло незаметно. Смирнов никого не провожал, и никто ему не звонил, чтобы он пришел помахать "Вечерней Москвой", скрученной в трубочку, на платформу Ярославского или Павелецкого вокзала, или же кто-то поехал в Болгарию: и такие у Смирнова были в то время сволочи знакомые...
Теперь как ни спешил Смирнов, в шляпе и в очках, все равно опоздал на семь минут и никелированный турникет перед ним захлопнулся. Вохровец насупил седые густые брови, втянул в себя влагу огромного красного носа. Смирнов потоптался в своих модных коричневых замшевых ботинках перед будкой вахтера и пошел к стене, где висел черный, с жирными отпечатками пальцев телефон с рваной оплеткой шнура. В отделе кадров трубку подняла Клавдия Семеновна. Смирнов объяснил причину опоздания, которая заключалась в том, что троллейбуса от метро не было пятнадцать минут. "Это какой Смирнов?" - спросила кадровичка. "Владимир Иванович", - пояснил Смирнов. "Из какого отдела?" - опять спросила Клавдия Семеновна. "Из лаборатории РГС", - с некоторым недоумением сказал Смирнов. С той стороны послышался какой-то вздох облегчения. Смирнова пропустили, но это опоздание, вероятно, будет стоить ему прогрессивки. Поднявшись в холл, он увидел на стене белый лист ватмана в черной рамке. Опять кто-то отдал концы...
Тогда сидел Смирнов в пустой комнате на Сретенке, рядом с кинотеатром "Уран", на втором этаже над магазином "Тюль", а еще вернее - лежал на продавленном диване и читал Тургенева: "Дым", очень скучную, длинную книгу, которую, как ему сказала соседка, он опоздал прочитать, а теперь, конечно, эта книга ему не может доставить того удовольствия. Но книга, правда, скучная. Если бы у Смирнова было полное собрание сочинений Ивана Тургенева, как, например, у его соседки, он бы его сегодня же отнес в букинистический магазин. Правда, сегодня - понедельник, но завтра Смирнов бы это точно сделал...
Теперь в его научно-исследовательском институте, насчитывающем полторы тысячи сотрудников, некрологи вывешивались каждую неделю. Смирнов подошел ближе, к самым красным гвоздикам, которые стояли на шатком столике, и вдумчиво прочитал: "Скончался один из старейших сотрудников НИИ БАГД, доктор технических наук Смирнов Владимир Иванович. Владимир Иванович с 1963 года работал старшим научным сотрудником НИИ БАГД. Смирнов В. И. всегда был высококвалифицированным специалистом в области БА и ГД. Автор 88 научных работ, 9 авторских свидетельств и 17 методических публикаций. Член Ученого Совета НИИ БАГД по защите кандидатских и докторских диссертаций..." Смирнова сильно передернуло от кончины полного своего тезки. В памяти всплыл образ Верещагина в исполнении артиста Луспекаева из "Белого солнца пустыни" в сцене, где тот произносит: "Сухов, говоришь... Сейчас мы поглядим, какой это Сухов!" Когда-то Смирнов поинтересовался в отделе кадров, сколько однофамильцев работает в институте. Оказалось - двадцать два человека, и три полных тезки. Дублеры. Двойники. Но он с ними никогда не сближался. Держал всех на расстоянии. Нельзя подпускать к себе людей близко, тогда они все на известной дистанции будут казаться хорошими. В смысле, терпимыми, а более и не требуется...
А тут еще Смирновы водочники объявились! Это уже могучий брэнд! В течение нескольких десятилетий водку под названием Smirnoff выпускала американская компания "Дзе Пьер Смирнофф компани лимитед". ЗАО "Ливиз" в свое время приобрело лицензию на использование торговой марки "Пьер Смирнофф" у компании "ЮДВ Норт Америка Инк". А в 1992 году в России появилась еще одна водка с похожим названием - "Смирновъ", которую в Краснодарском крае начала производить компания "Торговый дом потомков П. А. Смирнова". Действия "Торгового дома потомков", основанного Петром и Андреем Смирновыми, которые называют себя родственниками известного водочного фабриканта, вызвали недовольство ЮДВ. В 1994 году собственник лицензии подал иск в суд с требованием запретить господам Смирновым использовать брэнд "Смирновъ". В ответ потомки направили к ЮДВ встречный иск, потребовав запретить компании использование названия Smirnoff...
Тогда Смирнов бы пошел с приятелями в парк Горького выпить вечером пива, ибо говорили, что туда уже завезли черное чешское пиво. А, в конце концов, не продать ли ему что-нибудь из своих книг? Толстого у него нет, но вот есть прекрасно изданный Рабиндранат Тагор в песочном переплете с золотым тиснением на корешке - всего десять томов, - все бегали, а теперь его сколько угодно и в разной расфасовке, и Смирнов даже видел однотомник, выпущенный в Алма-Ате. Итак, что он имеет: Тагор, Мамин-Сибиряк, можно и Короленко прихватить, и Пришвина (все говорили, что он - гениальный писатель, но Смирнов ничего, кроме длинных описаний лужаек, лютиков, пней и среднерусских болот, у него не читал). Пришвин у него в двух томах. Кто подарил - Смирнов не помнил. Но точно знал, что он его не покупал и не тырил. А вот и стыренные книги, если уж он коснулся этой темы. Шекли он стырил у Динары. Но продавать его не стоит, ему жалко. Когда-то он умыкнул "Праздник, который всегда с тобой" Хемингуэя, но это было сделано ради блага хозяина: нельзя читать такие книги, принимая все всерьез. Смирнов считал - это опасно, а этот парень относился к Хэму с полным доверием и в один прекрасный день стал пить, как этот лихой американец в Париже, и бродить в тумане по Котельнической набережной с девушкой, которая тоже все восприняла, как на самом деле, и пила не меньше паренька. Хемингуэя Смирнов тоже продал бы, если бы купили...
В это время Смирнова отвлек Иванов, зав. сектором ГДУ, в белом пиджаке и джинсах: "Старик, привет! Я написал ходатайство", - сказал он и протянул бумаги Смирнову. Не дочитав некролог, Смирнов направился к лифту, на ходу пробегая глазами текст: "...Смирнов В. И. известен как один из зачинателей комплексного исследования БАГД ... Результаты исследований Смирнова В. И. и возглавлявшегося им Отдела комплексной автоматизации НИИ БАГД СССР эффективно использованы в методиках НИИ "Рассвет", НИВТИ (Рязань), ВНИИ "Виктория", ЛОЭП "Радуга" и других предприятий..." В конце было написано: "Просим выделить место для захоронения Смирнова В. И. на Новодевичьем кладбище..." У Смирнова глаза полезли на лоб и он прямо и грубо бросил Иванову в глаза: "Ты что, охерел!" Иванов побледнел от внезапной атаки, потом выхватил бумаги у Смирнова, шлепнул себя по затылку и с возгласом: "Бля, Смирновы, перепутал тут вас всех!", - исчез за поворотом к буфету.
Смирнов поднимался в свою лабораторию и думал, что одиночество - это дар. Общество учит общаться с другими, но не с собой. Как же так? Его не замечают. Его забыли. Никому нет до него никакого дела. Смирнова нет!? А так, так хочется, чтобы его знали все! Ну хотя бы вот этот человечек... Иванов... был рядом, обратил свое внимание. При чем тут одиночество? Остаться в памяти людей, быть признанным... Величайшее искусство - остаться незамеченным. Позови себя, можно вслух. Одиночество не исключает всего остального. Одиночество наступало приступами. Редко, но в самую сердцевину. Проникновенно. Тяжело. Больно. Мысли нагнетали дискомфорт. Опять, снова. Все портится. Они не чужие, они все сами по себе, и он... Все правильно. Какая-то никчемность, ничего не получается. Все неправильно. Так не должно быть. Все слишком пусто. Одиноко?
Капал мелкий дождь. Вроде приятно. Он дома, но зачем все это? Это бессмысленно, глупо. Еще полчаса таких мыслей и он придет к мыслям о жизни, смысле жизни. О да! Это ужасно. Что только человеку не придет в голову... Бессилие. Кровать слишком мягкая. И музыка как на зло... Грустная. Самые отчаянные пессимисты называют себя оптимистами. Улыбка. Боль в глазах. Почему он? За что? Это невыносимо. Потом глаза станут влажными и захочется свернуться клубком, как маленький котенок...
Через час он очнулся. Провал в памяти? Рука казалась слишком тяжелой. Боль и легкие пощипывания от прилива крови. Он привык. Вскоре пошел дождь. За окном лило слишком сильно, чтобы не обратить на это внимание. Так всегда бывает. Сильный дождь бывает только в такие моменты. Он радовался, что все закончилось. Такое случалось редко, очень редко. Это было в третий раз. Но все-таки странно, должно быть... все... Но они же молчат?
Смирнов думал, что нынешним летом было мало гроз, мало дождя. Он помнил, когда был маленьким и на лето уезжал в деревню, там периодически были грозы. Затянет все небо - темным-темно. Сверкает, гремит. Ветер. Свежо. Стоишь на крыльце - и дышишь. Опьяняющий запах источают его любимые разноцветные, как ивановский ситец, флоксы, что растут по забору. А еще дождь. Сильный-сильный. Льет и льет, льет и льет. Здорово. Деревня-то на возвышенности, да и вообще место там особенное, заколдованное. А потом, если гроза случается под вечер, так темнеет же еще больше. Красотища! Бывало, и в подстанцию попадет - так до утра света не будет. Свечки, спички. Есть в этом тоже что-то особенное, мистическое и завораживающее. Смирнов ходил босиком по избе со свечкой. Свечки на столе, свечки на террасе. А какой там воздух после грозы... Объеденье просто...
Тогда накануне было как-то тяжко и даже очень. И очень хотелось, чтобы была гроза. Под утро гремело так, что мало не покажется. Заряжало часов в 5 утра. Вроде полегчало. Еще помогает сильный дождь, он был сегодня...
Смирнов положил все книжки в рюкзак, закинул его за спину и пошел по Сретенке к бульвару. Почти все названия сретенских переулков давно утратили свою первоначальную мотивацию и воспринимались Смирновым просто как старомосковские наименования. Большинство из них имело в своем составе фамилии, имена или прозвища домовладельцев XVII - XIX веков. В архивных документах люди эти чаще всего именовались обобщенно - "домовладельцы", но это слово не отражает всей пестроты стоящих за ним социальных типов. Так, уланский переулок назван по домовладельцу дьяку Уланову (XVIII век). Владельцы домов по Лукову и Рыбникову переулкам имели отношение к артиллерии: Луков был "артиллерии подлекарем", Рыбников - "артиллерии зелейным (то есть пороховых дел) учеником". Интересную профессию имел и москвич Селиверстов, живший там, где сейчас проходит Селиверстов переулок. Этот человек был секретарем Берг-коллегии - того ведомства, которое руководило всем горным делом. А вот Большой и Малый Головины переулки, отходящие в обе стороны от Сретенки - к Трубной улице и Костянскому переулку, получили свои наименования вследствие того, что в середине XVIII века здесь стоял дом, принадлежавший "ведомства Московской полицмейстерской канцелярии" капитану Головину. Иногда смена домовладельца приводила и к смене названий сретенских переулков. Например, Даев переулок назван по фамилии домовладельца начала XIX века Даева. Но до этого переулок именовался Булгаковским - по выстроенному здесь в 1801 году дому бригадира Булгакова, а в более ранний период - Сомароцким. Этот топоним связан с фамилией владельца дома дьяка Сомароцкого, который упоминается в документах 1728 года. Пушкарев переулок назван по находившейся в этом районе Сретенки Пушкарской слободе, в которой жили стрельцы-артиллеристы. В советское время это была улица Хмелева, артиста МХАТа. На ней расположен филиал театра им. Маяковского.
Букинистический магазин находился на улице Кирова, напротив рыбного магазина. В буке у Смирнова работала одна знакомая девушка, и он очень надеялся, что она поможет ему все продать. Денег не было совсем, то есть ни копейки, даже газету было не на что купить, а Смирнов очень любил читать газеты. Но в Москве грамотный и любознательный человек не пропадет: рядом на Сретенском бульваре выстроились стенды с газетами, вся советская печать: "Правда", "Известия", "Труд", "Вечерняя Москва"... Смирнов остановился у "Правды", и вдруг увидел знакомый бородатый портрет: "Хемингуэй"! Подошел ближе. По глазам полоснул заголовок: "Смерть Хемингуэя". Он чистил ружье, и там оказалась пуля. Смирнов уже не помнил, сколько раз на военной кафедре его и других предупреждали проверять оружие перед чисткой, и все, наверняка, помнят разговоры о том, что раз в год ружье само стреляет, или, что, если оно висит в первом акте, как у Чехова, то в третьем непременно пальнет... и еще какие-то случаи в том же духе. Ружье стреляет раз в год - и прямо в Хемингуэя. Идиотская история. Надо же было так случиться. Какое тогда было число? 2 июля 1961 года. Наверно, это произошло вчера...
Если вы находите себя одиноким, скорее всего, вы просто хотите, чтобы кто-то был рядом. Ложь. Бежать от этого - непростительная глупость. Одиноки все. Даже тот, кто рядом. Кто-то этого боится, кто-то не понимает. Как же так? За что? Связи, общение, знакомства. Помогут? Ложь. Понимание одиночества вызывает сочувствие. Но в твою шкуру никто не влезет. Таи свои мысли и никому, ни при каких условиях не выдавай. А как же сочувствие? Ведь, чтобы сочувствовать, нужно именно влезть в шкуру другого человека. Если вы сочувствуете человеку в ответ на слова об одиночестве, вы сами одиноки. Правда. Если вы говорите о своем одиночестве, вы бежите от него, принимая данность культуры, одиночество кажется неестественным. Злом.
Но тут Смирнов встретил одного своего знакомого, который был старше его лет на десять, сочинял комсомольские стихи и был недавно принят в Союз писателей СССР. С первых же слов он заявил, что теперь осиротел и у него как-то пусто внутри, и не пойти ли им по этому случаю выпить за старика, за его память в ЦДЛ. Он так и сказал: "Пошли выпьем в подвале ЦДЛ за старика", - и Смирнову вдруг сделалось противно и все пропало, все печали кончились. Он как представил всех этих советских писателей со скорбными лицами и как они сейчас идут в ЦДЛ выпить за старика - кошмар. Смирнов вспомнил, как они пили за Олешу, когда он умер, и тоже все было очень скорбно. Да и он сам тогда перегрузился и упал с лестницы к дверям лифта перед входом в нижнее кафе ЦДЛ. А ну их всех к чертовой матери.
Смирнов шептал: "Я чувствую себя таким одиноким... Мне не с кем поговорить, рассказать, что творится у меня в голове. Давай, Хэм, я тебе расскажу, а?"
А Хемингуэя Смирнов продавать не будет, хотя это тоже литературный поступок: в день смерти Хемингуэя не донести его до букинистического магазина. Всего Смирнову заплатили девять рублей с мелочью: это все-таки много, если учесть, что зарплата тогда у м.н.с. была 105 руб. в месяц. Кто сдавал книги и бутылки, понимает, что девять рублей просто так не получишь. Тут надо поработать, походить, проявить смекалку, да в очередях отстоять часа два. Девять рублей - это уже состояние. Можно купить себе рубашку, и еще останется рубля три; можно поехать на такси до горького парка и съесть в шашлычной шашлык, запивая его при этом болгарским вином из длинной бутылки, а рядом чтобы сидела какая-нибудь красивая девушка и тоже пила, а потом можно покататься на лодке или просто посидеть на траве у пруда; "Петушок или курочка?" - спросит девушка, срывая травинку. "Петушок", - ответит Смирнов, а по воде будут плыть белые и черные лебеди, и уже закат - идиллия в духе Тургенева. Но вообще все это можно устроить. Смирнову тогда все это было доступно. А почему бы, например, не поехать на ВДНХ? Посмотреть на великолепные фонтаны. Только вот с кем, Смирнов не знал. А может, на футбол пойти? Тоже не с кем.
Смирнов шел по жаре, день еще только начинался, и еще неизвестно, как он кончится и где. Ничего загадочного, конечно, не произойдет, но Смирнову было приятно думать, что он находился на пороге каких-то событий и свершений, что он свободен, молод и даже богат, что он побрился и на нем чистая рубашка, и ботинки у него блестят, и все отлично.
Но тут вдруг небо потемнело, ударил гром, полил дождь, еще раз ударил гром, и дождь усилился, и вдруг рядом вспыхнула белая на черном фоне молния, и прошла сквозь пять этажей дома напротив, а Смирнов стоял в подъезде и ждал, что теперь она стукнет рядом и, может быть, попадет в него - очень честолюбивое желание. А дождь вдруг полил такой сильный, крупный, большой, что улица от дождя стала белая и вниз по ней потекла вода, а по воде мчались мокрые машины - хорошо бы сейчас проехать по городу под дождем, в такую сильную грозу, когда все бегут по подъездам и к метро и дождь бьет по стеклам, а тут еще какая-нибудь девочка, застигнутая грозой, вымокшая и прекрасная, попросит подвезти, - пожалуйста, садитесь, отчего бы не подвезти. А дождь льет все сильнее, Смирнов уже думал, что он на исходе, что его скоро просто не хватит, а он хлещет и хлещет, раскачивает водосточные трубы и вообще не думает кончаться. А по улице идет босая девочка, туфли в руках. Смирнов у нее спрашивает: "Теплая вода?" Она говорит, что очень теплая. Сейчас бы искупаться под дождем - просто отлично было бы. Оказывается, у Смирнова есть масса желаний, связанных с дождем. А между тем дождь внезапно кончается. Вдруг его уже нет. Только что был и уже нет, но сейчас так прекрасно пахнет цветами и листьями, мимо проезжает невозможно белая, поблескивающая никелем "Волга", и Смирнов не промок, и все очень хорошо.
В таком благодушном и приветливом состоянии Смирнов дошел до Трубной, свернул на Цветной бульвар (бульвар после дождя благоухал), позвонил Светке и договорился встретиться тотчас и неподалеку: у цирка.
Светка что-то опаздывала, а Смирнов искал выхода своему прекрасному настроению. Ему хотелось совершать какие-то благородные поступки, переводить старушек через улицу, кормить голубей и - какие еще бывают поступки? Когда пришла Светка, он был занят тем, что опять читал на стенде газету о смерти Хемингуэя. Они поехали на Выставку. Но идиллии в духе Тургенева не получилось. На Выставке они встретили приятелей Светки, они проходили практику в павильоне "Армения", что-то ремонтировали и красили, и получили за работу какие-то деньги. Настроение у них было очень боевое, а еще перед этим около месяца они жили бедно. Это были приятные, здоровые ребята, один даже с бородой, и все - в старых штанах, испачканных краской, в простых рубашках с закатанными до локтей рукавами, и пока шли к чайхане, они острили, как солдаты, и тоже было хорошо. Смирнов был рад, что их встретили. Они сели на втором этаже чайханы. Ветерок шевелил занавески и было прохладно. Хотя пришли они сюда все в поту. Оттого, что здесь был ветерок, все вдруг стало похоже на верхнюю палубу парохода и на то, что они куда-то плыли. Смирнов бы с такими ребятами уплыл куда угодно - на плоту, на лодке, под парусами, и Светку можно было бы с собой взять, хотя - нет, лучше без нее, с ребятами всегда лучше. Сначала они выпили водки, закусывая помидорами и огурцами, - не салатом, а целыми помидорами и такими же огурцами - и свежим зеленым луком, макая его в соль. Водка была холодная - приятно держать в руках такую холодную бутылку, и они ее быстро выпили, оставив по рюмке для первого. А на первое им принесли горячие пельмени в глубоких тарелках...
Вместе с СССР умер и его НИИ БАГД. Конечно, не сразу, а, помучившись, как в "Белом солнце пустыни", где Абдулла спрашивает: "Тебя как, сразу прикончить или желаешь помучиться?", - а Сухов отвечает: "Лучше, конечно, помучиться".
Сотрудники института, ошалело курили и клеймили всех и вся: Запад, Восток, коммунистов, демократов... Почти всем им казалось, что именно перестройка и перманентный постперестроечный экономический кризис привел к полному разрушению системы государственного финансирования науки. Далее уже все обобщалось, приводились сокрушительные примеры. Эти, как они себя сами считали, "квалифицированные специалисты" внезапно оказались без средств к существованию. Жизнь разбросала их по свету. Кому-то удалось трудоустроиться на Западе (может быть, даже по специальности). Кто-то удачно получил грант. Иной по сей день сидит в своем полуразвалившемся, сдавшем все мыслимые и немыслимые углы разным ТОО и АОЗТ, институте, живет на иждивении у жены (поскольку зарплаты сплошь и рядом не хватает даже на транспорт) и "двигает науку". Не очень понятно какую, и совсем уж неясно - куда. Наконец, немало и тех, кто выброшен из научного сообщества и существует на том или ином "дне", работая грузчиком, таксистом или, напротив, поднялся до "вершины", став президентом нефтедобывающего концерна.
Итак, сначала сменилось руководство института. Потом кончилось государственное финансирование. Пришлось сдать в аренду два корпуса. Зарплату сотрудники получили. Но через полгода сели на мель. Приняли решение сдать основной корпус, а самим ютиться на двух этажах. Но деньги имеют одну отвратительную особенность: они всегда кончаются. Досдавались до того, что бизнесмены-арендаторы их вытурили на улицу. А ведь еще Порфирий Петрович у Достоевского говорил: "...помутилось сердце человеческое; ...когда вся жизнь проповедуется в комфорте".
С момента основания в 1947 году НИИ БАГД не внедрил в серию ни одной разработки, был недееспособен от начала до конца. Тонны бумаг, которые плодил институт, благополучно свезли самосвалами во вторсырье. За все годы "бурной научно-исследовательской деятельности" НИИ БАГД израсходовал, а проще говоря, пустил на ветер 247 миллионов долларов - в рублях считать бесполезно, ибо эти бумажки менялись в стране победившего социализма со скоростью света... В "Преступлении и наказании" у Достоевского Смирнов вычитал: "...мы, при случае, и нравственное чувство наше придавим; свободу, спокойствие, даже совесть, всё, всё на толкучий рынок снесем".
Как будто он сам умер: Владимир Иванович Смирнов. Поделиться горем ли с другим? Повесить свои проблемы на кого-то еще. Какая радость, какое облегчение! Ну давай, признайся, что ты не понят, что тебе не хватает внимания. Скажи, что тебе кажется, что все должно быть по-другому... Как? Мир, радость, счастье! Любовь, сочувствие, сострадание. Клетка вокруг тебя. Стены, стены, стены... Тело. Летать, веселиться, радоваться чистым духом в небесах. Ах. Заманчиво...
Когда-то трамвай "А" ходил до Трубной, вниз по Рождественскому бульвару. Теперь он разворачивается у Грибоедова. Да и пруды стали какими-то не такими. Хотя Смирнов, когда попадает туда, обходит пруд вокруг, напевая:

Всё что будет со мной, знаю я наперед.
Не ищу я себе провожатых.
А на Чистых прудах лебедь белый плывет,
Отвлекая вагоновожатых...

Потом почти всю неделю в Москве шли дожди. Дожди с грозами, с черничным небом на горизонте и крупным градом по лужам. А Смирнов в это время сидел в офисе и дождей не видел. Он точно знал, что где-то дождь идет, конечно, идет, но не в их районе. Ни одного дождя, ни одной лужи, только свежесть напоминания о летних ливнях. И вот в пятницу Смирнов с дождем неожиданно встретился. После рабочего дня хлынул такой безумный ливень с градом, который не прекращался, наверное, минут сорок. А Смирнов стоял под навесом и смотрел на бушующую стихию. У него немного мерзли промокшие ноги и было страшновато от звуков грома и бьющих по крыше градин. Смирнов наблюдал за дождевыми пузырями в луже, затем стал рассматривать людей, и неожиданно для себя понял одну простую, казалось бы, вещь: люди, попавшие под дождь, какие-то совсем не такие, непохожие на себя, более раскованные что ли, сияющие и счастливые. Красивые такие промокшие люди.
На пенсии Смирнов изучил историю большинства русских фамилий, которая насчитывает всего около 100 лет. Почему на Руси так много Иванов? В русской православной церкви были (да и теперь есть) особые книги - месяцесловы, или святцы. Смирнов узнал, что в месяцеслове на каждый день каждого месяца записаны имена святых, которых в этот день чтит церковь. Священник перед обрядом крещения предлагал на выбор несколько имен, которые значились в святцах на день рождения ребенка.
Правда, иногда священник шел на уступки и по просьбе родителей давал другое имя, которое на данный день в святцах не значилось. Этим, собственно, и объясняется, что иногда имя, редко встречающееся в святцах, в жизни встречалось довольно часто. Так, славянские имена Вера, Надежда и Любовь в дореволюционное время давались детям часто, несмотря на то, что Вера в святцах встречается в году только 2 раза (30 сентября и 14 октября), а Надежда и Любовь - только по одному разу.
Но, во всяком случае, ребенку можно было дать только такое имя, которое имелось в святцах. Никакого "вольнодумства" тут в принципе не допускалось.
Имя Иван (Иоанн) в полных святцах встречается чаще всего, 170 раз (!), то есть почти через день. Именно поэтому, думал, вникая, Смирнов, фамилия "Иванов" стала самой распространенной русской фамилией.
Однако далее Смирнову пришлось разочароваться в этом. Он вычитал в одной краеведческой книге любопытные сведения о том, что, проводя исследование официальных русских фамилий Московской губернии в 1858 году в Дмитровском и Звенигородском уезде, выяснилось, что такие фамилии как Иванов, Васильев и Петров в середине прошлого столетия в деревнях не встречались ни разу! Самыми распространенными же фамилиями были Козлов (36-е место среди самых популярных русских фамилий в 1900 году), Волков (22), Комаров (80)... Вот тебе и на!
Получается, что самая распространенная русская фамилия Иванов - "искусственного", "чиновничьего" происхождения. Нет, просто она была для того времени слишком откровенной, близкой к мату, ибо есть даже страна Lebanon (Ливан), от которой, отняв первую букву, получаем Ebanon (Иван), то есть тот, кто произведен Господом в совокуплении... Рядом с Лебанон стоит наша Любовь. Настоящая, для продления рода. А в Испании их зовут Ибанами. Слово божественное замаскировано под явление или под яблоко. В этом смысле совокупление - срываемый запретный плод. Раз твой отец Иван, ты будешь Ивановым! Другие фамилии - более сложной маскировки Бога. А дворянские фамилии на конце прямо ставили, не стесняясь, имя Бога, в чуть-чуть закамуфлированном виде - Кий. Например, Достоевс-Кий, Невс-Кий, Чайковс-Кий и так далее. Велик и могуч Бог, памятник которому стоит в Кремле колокольней Ивана Великого.
В заключение Смирнов выяснил, что на сегодняшний день в рейтинге самых распространенных русских фамилий лидером по популярности неожиданно стала фамилия не "Иванов", а его - "Смирнов". Ивановы на втором месте, а замыкают тройку - Кузнецовы. Так что Смирнов растворился в тысячах себе подобных, в дубликатах, копиях, в немыслимом тираже, будучи всего лишь экземпляром божественного издания. А оригинал - Тот самый, имя которого запрещено произносить, а произнесешь, подъедет милиция, отвезет в отделение и в протоколе напишет: "Выражался нецензурной бранью".

Всё, чем стал я на этой Земле знаменит, -
Темень губ твоих, горестно сжатых.
А на Чистых прудах лед коньками звенит,
Отвлекая вагоновожатых...

Похоронили Смирнова за МКАДом в чистом поле - ни деревца, ни кустика - за бетонным забором на новом кладбище.

"Наша улица" № 84 (11) ноябрь 2006

В книге: Юрий Кувалдин «Сирень»: рассказы. - М.: Издательство “Книжный сад”, 2009. - 384 с.

Copyright © писатель Юрий Кувалдин 2008
Охраняется законом РФ об авторском праве