Юрий Кувалдин "Вино любви" рассказ

Юрий Кувалдин родился 19 ноября 1946 года прямо в литературу в «Славянском базаре» рядом с первопечатником Иваном Федоровым. Написал десять томов художественных произведений, создал свое издательство «Книжный сад», основал свой ежемесячный литературный журнал «Наша улица», создал свою литературную школу, свою Литературу.

вернуться на главную страницу

ВИНО ЛЮБВИ

рассказ

В коммунальной квартире большого кирпичного дома на Проспекте мира, недалеко от метро "Щербаковская", на втором этаже живет Зубанов Николай Витальевич. Тощий, небольшого росточка, жилистый и... вечно поддатый. На работе, в своем НИИ, где он заведует сектором, и дома он все время соображает. Стоит обратить внимание на угол его довольно просторной комнаты, где накрытая шелковистым кроватным покрывалом с каждым днем все выше растет гора бутылок.
Итак, что же все-таки происходит в жизни кандидата наук Зубанова?
"Зубанов в нетрезвом состоянии привел в квартиру, где живет пять семей, неизвестную нетрезвую женщину. Он хотел ее оставить одну в своей комнате и уйти. Когда мы стали протестовать, он оскорблял нас, ругался матом, сказал, что он кандидат наук и что ему все дозволено. Поэтому - мы просим..."
Женщину, которую Зубанов привел к себе в комнату, жильцы дома знают уже лет десять. Это Лиза Срыбник, дворник. Как только Зубанов лет шесть тому назад приехал в этот дом, так начались разговоры о том, что в подвале дворников существует притон. Там живет преступная женщина-дворник. Она вечно пьяна. В подвале пьют, скандалят, убивают. На пожарной лестнице недавно повесился какой-то мужчина. Ее рук дело! И не повесился он, а его повесили. В общем, не баба, а черт. Так Зубанову рассказали соседи.
Зубанов познакомился с ней через месяц и совершенно случайно: нужно было срочно выпить с ребятами, сообразили на троих, а к себе в комнату их тащить не хотелось. И она вдруг повстречалась перед подъездом, сама пригласила их в подвал. Зубанов увидел молодую полноватую женщину, с хищным разлетом бровей и зелеными глазами. Это было так разительно, что Зубанов уже заинтересовался по-настоящему, и отсюда началось его грехопадение: он спускался в подвал к "зеленоглазой" чуть ли не ежедневно.
Он так ласкал и мял ее, так наслаждался, что после за столом, залитом вином, напевал:

Проходят дни и годы
И бегут века,
Уходят и народы,
И нравы их и моды,
Но неизменно вечно
Лишь одно любви вино.

Пускай проходят века,
Но власть любви велика -
Она сердца нам пьянит,
Она, как море, бурлит.
Любви волшебной вино
На радость людям дано.
Огнем пылает в крови
Вино любви...

А зеленоглазая щурилась хищно и сжимала папироску накрашеными губами.
И вправду подвал был тот еще! Жутковатый и своей нищетой, и плесенью, и зимним холодом. Все текло и сочилось. Не было даже отопления. В углу стоят метлы и лопаты. Как можно жить зимой здесь - Зубанов так и до сих пор не понимает. Пьют здесь не больше, чем везде в подвалах, то есть все-таки порядочно. Заходят сюда тоже многие, либо товарищи ее сожителя (или мужа, как хотите, Зубанов что-то вконец запутался в этих различиях), либо подруги самой Лизы Срыбник (подруг у нее достаточно), либо друзья и подруги ее соседа. Зубанов только жилец второго этажа, который однажды счел себя вправе спуститься в подвал. Все это и было оскорблением всей квартиры №66. Несмываемым! Подвал имеет две комнаты, одна комната была на замке. Потом Зубанову как-то раз удалось заглянуть туда. Он уверяет, в то время это была еще настоящая квартира среднего служащего - стоял шифоньер, был дешевенький фарфор, тахта, ковер, еще что-то такое. Так вот, когда Зубанов зашел впервые, эта комната была замкнута, в нее Срыбник не пускали. В ней числился какой-то завскладом. Но он спускался сюда раза два в год. А потом вдруг замок исчез и комната опустела. Владелец сбежал, фарфор исчез, ковер содрали - пришла жена и все унесла. Но бежать-то завскладом сбежал, а друзья-то его остались. У таких людей друзей сколько угодно - друзей на выпивку, на девочку, на преферанс, на развеселую ночку - всего этого Зубанов не застал и никогда не видел.
Но вот с дружками этого исчезнувшего жильца Зубанову вдруг пришлось столкнуться, и очень больно. Вот как это вышло. Из Симферополя к Зубанову приехал знакомый, и они решили выпить с ним у Срыбник - для разговора, к сожалению, с некоторых пор квартира Зубанова малоудобна. О том, что Зубанов со знакомым увидели, следовало бы, по всей вероятности, описать словами милицейского протокола. Комната оказалась залитой кровью. На кровати лежала женщина, зажимая лицо платком, платок был в крови. Лицо женщины было разбито. При входе приятелей в комнату она вскочила с кровати и истерически крикнула: "В той комнате играют в карты - меня убивают, спрячь меня, пожалуйста!" Зубанов увел женщину к себе в квартиру. По дороге она объяснила Зубанову, что ее избили друзья бывшего жильца.
Сказала, что жилец где-то скрывается, а друзья его ходят и требуют комнату на ночь, стол, чтобы резаться в карты, постель для девочек, а главное, чтобы не было посторонних! - так она рассказала Зубанову.
Верно, Срыбник выполняла эти требования очень долго. Но вот в этот день она почему-то откaзалась. Опять-таки почему - Зубанов не знает. И благородных мотивов у нее предполагать Зубанов не вправе. Но разбушевавшаяся кодла решила ее проучить. "Ах, не пустишь, стерва!.." Били на кровати, свалили на пол и били там, саданули стамеской, резанули ножом. В общем, когда Зубанов и товарищ привели Срыбник к нему, кровь капала с нее, как вода из крана на коммунальной кухне.
Зубанов в первую минуту просто растерялся, они стояли с товарищем и смотрели, как женщина лежит на диване и хлюпает, а кровь у нее льется из брови. Потом Зубанов сказал товарищу: "Ну вот что! Ты побудь с ней, а я сбегаю за угол в аптеку, чтобы остановить кровь". Но когда Зубанов отворил дверь в коридор, то увидел перед своей комнатой толпу женщин. Собрались все, кто был: повариха, жена токаря с завода "Калибр", уборщица из гастронома, ее десятилетняя дочка, жена кровельщика. Зубанов привел в их квартиру женщину из подвала. Шлюху! Зачем? Как он смел?
- Но ее же убьют, - сказал Зубанов.
- Ну и пусть убивают, - ответили ему, - туда ей и дорога.
- Но я так не думаю, - сказал Зубанов.
- Ах, не думаешь, - завизжала женщина.
И в этот самый момент пожаловала милиция. Успели вызвать! Зубанов ко многому привык и многое узнал, живя здесь. Он узнал, что такое общая квартира.
Когда милиционеры увидели в комнате двух "совершенно трезвых растерянных", по мнению Зубанова, мужчин и хлюпающую, как говорят, кровью умывающуюся женщину, то они не заинтересовались ни избитой и порезанной, ни тем, кто ее резал, бил и истязал, ни заявлением ее о том, что в подвале режутся в карты и на полу валяется кухонный нож, а совсем другим: жилец привел неизвестную, а сам собирается куда-то уходить. Объяснить Зубанов ничего не мог - не слушали. Разговор милиция начала в таком тоне:
- Что? Бьют? Да тебя давно убить надо.
- Убивают? Ну что ж? Похороним!
- В карты играют? Ладно, ладно, сама приваживала, а теперь плачешь.
- Кухонный здоровый нож? Да на тебя и топора мало.
В таком тоне и велся весь разговор. Тон благодушных подвыпивших парней, "заводящих" пьяного; разговор голодного с сытым, врача с сумасшедшим из "Палаты номер шесть". Ох, эта непробиваемая броня служителей социалистической законности. Эта смешливость, которая вдруг нападает на работников милиции, когда их просят о помощи. Сколько Зубанов ее видел и слышал! Сунуться опасно, говорить не о чем, вот начинают смеяться. А потом еще эпатация: обалделый обыватель отваливается сразу. Он уже ничего понять не может.
Зубанов: "Убивают же!"
Старший уполномоченный: "Ну и пусть - плакать не будем, у нас с ней столько хлопот".
Женщина (визгливо): "Он ее все время таскает в нашу квартиру. То супом накормит, то притащит конфетами оделять, а сколько вещей он ей передавал. Режут, да все не зарежут, небось свой законный муж режет, это - дело семейное".
Другой милиционер: "У ней столько мужей, так если за каждым бегать..."
Общий вопль: "И пусть убивают, и пусть убивают".
Оперуполномоченный (нравоучительно): "А вы вот скандалите, а еще ученый!"
Зубанов: "Товарищ начальник, да что вы слушаете этих шкур, да разберитесь, что здесь происходит. Это же шкуры, понимаете, шкуры".
Старший: "Стоп! Это почему вы так выражаетесь?"
Зубанов: "Потому что, кроме своей шкуры, их ничего не интересует: режут - пусть зарежут, убивают - пусть добьют. А подвал и второй этаж не встречаются".
Старший (обращаясь к жилице): "Он вас назвал шкурой, мы это слышали. Пишите заявление! Вот я вам скажу, с чего надо начать: "Проживающий в нашей квартире гр. Зубанов в нетрезвом виде..."
Зубанов: "Это я-то нетрезвый?"
Старший: "Молчи, пока не спросят! "...В нетрезвом виде привел неизвестную..."
Зубанов: "Да какая же она неизвестная, когда..."
Неизвестная: "Товарищ милиционер, я в этом доме десять лет живу. Меня все знают, и они знают, и вы знаете".
Милиционер: "Молчи, Срыбник, я не с тобой... "...в нетрезвом виде привел неизвестную женщину и хотел уходить".
Зубанов: "Я шел в аптеку за бинтами и йодом".
Старший: "Молчи, Зубанов, до тебя еще не дошло. Так вот, значит, нетрезвый привел неизвестную. Хотел уйти неизвестно куда, оставить неизвестную одну".
Помолчали.
Товарищ Зубанова Баркасов (он до сих пор стоял и молчал): "То есть позвольте, а я? Меня вы что же, за человека не считаете? Он мне специально сказал: побудь с ней".
Старший: "Что он вам сказал - нам неизвестно, и кто вы такой - нам тоже неизвестно".
Баркасов: "Так вот мои документы".
Старший: "Мы у вас их требовать не имеем права. Вы тоже неизвестный. И вообще уходите. Вы здесь ни при чем. Так, значит, ясно, товарищи жильцы, оставил неизвестную, уходил неизвестно куда и зачем, а когда вы стали возражать, обозвал вас нецензурно. Нетрезвый".
Второй милиционер (подсказывает): "И милицию тоже".
Старший: "Да-да, и милицию, конечно, тоже. Вот так! Чтоб через полчаса бумага была. Пошли, Зубанов. Пошли, пошли, Срыбник. А вы, товарищ, куда? Нам вы не нужны" (это уже на улице.)
Зубанов: "Но он мне нужен, он же свидетель".
Старший: "Свидетелей вам не полагается. А ты, Срыбник, убирайся, убирайся. И если я тебя еще увижу здесь..."
Зубанов: "Но загляните хотя бы на минуту в подвал, там ведь весь пол в крови".
Старший: "Ты, Зубанов, задержанный и не учи милицию. А ты, Срыбник, поварачивайся быстрее, если не хочешь неприятностей. Знаешь, что бывает за сопротивление властям? Да и вы бы, товарищ, тоже шли".
Но товарищ пошел с Зубановым в милицию. Начальник - тов. Одноглазов. Зубанову пришлось ждать его порядком, без него, оказывается, никто ни в чем разобраться не может. Много народу. То, что Зубанов заступился за Лизу Срыбник, вызывает неудержимое веселье у окружающих. В словах и выражениях здесь не стесняются. Смешон сам факт: резали? Кого? Резали? За что? Резали? Который раз? Само слово "резали" - один из самых страшных глаголов в мире - здесь, кроме смеха, ничего не вызывает. Приходит и участковый Большов. И Зубанова, и Срыбник, и отношение Зубанова к семье Срыбник он знает и понимает сразу все, что здесь происходит. Весь дом его уважает. Это серьезный, молчаливый, строгий, справедливый человек. Но как сказать что-то свое, противоречащее общему мнению? И вот он тоже говорит о лишении Срыбник прописки и о том, что совсем тебе, Зубанов, не нужно бы туда ходить. Ты же научный работник, и лет тебе много. Большов - человек изумительной хладнокровной храбрости и выдержки. О нем писали в газете. Но тут храбростью не возьмешь. Он понимает это и уходит. Зубанову предлагают написать объяснение. Зубанов садится и пишет. Почерк у него и вообще, скромно сказать, очень неважный. А тут еще и волнуется, и с точки зрения канцелярской его каракули действительно стоят немногого. Кроме того, и сам Зубанов весь дрожит и с трудом справляется с дурнотой. Она напала на него еще в подвале. Дежурный берет его объяснения, смотрит и говорит с удовлетворением:
- Вот, а еще утверждаете, что не пьяный. Ты посмотри-ка, что он накорябал...
Зубанов ответил - уж такой у меня почерк. Кто-то, кто Зубанова знает, подтверждает: да он всегда пишет так.
- А еще ученый (прячет бумагу). Напишите вторично.
Значит, хочет поймать на противоречиях.
Зубанов пишет вторично. Получается почти то же самое. Рука дрожит все больше и больше. Но Зубанов старается изложить все ясно и четко. Женщина была изранена, в крови. На полу, когда он вошел, валялся большой нож. Зубанов с товарищем привели женщину к нему в комнату. Зубанов оставил ее с товарищем и пошел в аптеку. Здесь на него и накинулась эта соседская, вопящая прорва. (Конечно, Зубанов слова "прорва" не пишет.) Ни оскорблений, ни ругани не было. И нетрезвым Зубанов тоже не был.
Подает объяснение и говорит: "Теперь просьба - подвергните меня медицинской экспертизе. Пусть будет акт об опьянении".
Баркасов: "И у меня просьба: я был при всем этом и полностью все подтверждаю. Я сам видел: кровь, израненную женщину, как Зубанов был взволнован, как он хотел бежать в аптеку. Снимите, пожалуйста, с меня показания".
Дежурный: "Обойдемся и без ваших показаний. И акта не будет. Вот придет начальник..."
Но начальника все нет. И только одного Зубанову удается добиться: на одном из его объяснений товарищ ставит и свою подпись. А на другом пишет: "Полностью подтверждаю", - и подписывает свой точный адрес. В эту минуту приходит начальник. Зубанов и вправду и до сих пор считает его порядочным человеком и хорошим работником: скромный, тихий, спокойный капитан в милицейской форме. У него мягкие манеры и усталое лицо. Дело его не особенно заинтересовало. Срыбник он знает хорошо. А Зубанова вспоминает по другому случаю и говорит: "А ведь Анчушкин тогда о вас замечательно отозвался". Об Анчушкине говорить нечего, вечно рубли стреляет без отдачи. Затем капитан читает его объяснение.
- А где Баркасов? - спрашивает он, оглядываясь.
Зубанов говорит, что он только что ушел, ему предложили подождать на улице.
- Пойду поговорю с ним (капитан Одноглазов качает головой). Да, эта самая Срыбник... Беда!
Уходит. Возвращается минут через десять, вздыхает.
- Ну что ж, идите домой, товарищ Зубанов. Вот только мне надо будет вас завтра увидеть. Подпишитесь, пожалуйста, на этой повестке.
Зубанов подписывается.
Зубанов с Баркасовым уходят.
На другой день в десять часов приходит Баркасов.
- Ну что, старик, ты готов? Пойдем, - говорит он. - Просили пораньше.
Они заходят в милицию. Поднимаются наверх. Кабинет начальника заперт. Где же он? Никто не знает. "Справьтесь в дежурной части", - советует уборщица. Приятели спускаются в подвал. За барьером сидит дежурный и что-то пишет. На скамейках, позевывая, переговариваясь, сидят несколько милиционеров. Видно, что смена только что закончилась. Зубанов спрашивает о начальнике. Дежурный поднимает на Зубанова глаза: "А что?" Зубанов говорит, что, и сразу все меняется: смех и гогот - все то, что Зубанов уже слышал вчера. Произошло что-то очень смешное. Рыжий, что ли, в парике ввалился в дежурку, пьяного ли за руки и за ноги притащили и бросили:
- Пришел? Пришел! Ну теперь садись жди - скоро поедем!
- Да мне ждать-то долго нельзя, - объясняет Зубанов. - Мне еще в институт надо. Если начальник занят, так я, может быть, потом зайду.
Опять смеются. Дежурный говорит:
- Да нет, зачем позже? Позже ты уж не зайдешь... Позже мы тебя сами в хорошее место свезем. На машине! Видишь, какой почет тебе, Зубанов!
И опять что-то пишет.
Зубанов смотрит на товарища.
Потом подходит милиционер, заглядывает Зубанову в лицо.
- Ну как? - спрашивает он.
- Ничего, - отвечает Зубанов.
- Ну вставай. Поедем.
В руках его папкa. До Зубанова еще не все доходит.
- Куда поедем-то?
- В суд. Закон от девятнадцатого декабря. Хулиганство, штраф десятка, - объясняет розоврощекий, по виду деревнский, милиционер.
Тут наконец сознание возвращается к Зубанову полностью, и он встает. Хорошенькое дело, объясняйся с судьей, потом административная комиссия, потом бумажка в НИИ, потом разговор в отделе, рассказывай всюду и везде об одном и том же. Да и кто поверит во все это?!
И вот суд.
Большая комната - зал судебных заседаний. В нем все, как полагается, - возвышение, гербы, стол, судейские кресла, скамьи подсудимых, лавки. Они сидят на этих лавках и ждут. Они - это несколько милиционеров, тройка или четверо сочувствующих и глазеющих и примерно с десяток очень помятых, растерянных личностей в жеваных костюмах. Их привезли прямо из отделения, а ночь на полу или на скамейке и лорда во фраке превратит в чучело, в особенности если соседство попадется подходящее. Привели Зубанова двое милиционеров. Один из них вышел с делом Зубанова и через минуту возвратился сияющий. Он ходил к кому-то на доклад и показывал бумаги Зубанова.
- Зубанов, - кричит он мне радостно. - Судью Ядову знаешь? Ну, пятнадцать суток обеспечено.
"Да, - соображает Зубанов, - если Ядова, тогда все возможно". Эту даму он знает хорошо. Это воистину тот судья, который сомнений не имеет. Гражданин у нее всегда виноват. Любое учреждение для нее - государство, советская власть. Доказательства всех этих истин не существует.
Они сидят друг другу в затылок. Дверь открывается и закрывается. Следующего, следующего, следующего!.. Человек вылетает с 10 - 15 сутками через каждые три минуты.
Подошла и очередь Зубанова. Входит в комнату: нет, не Ядова, это какая-то другая дама. Значит, Ядова сосчитывается с Зубановым через нее. Женщина говорит по телефону. Зубанов входит и садится, потому что разговор у нее долгий и развеселый. Судья Карканова - это она - общительный и, видно, прекрасный человек. Звонят ей много, разговоры веселые и дружеские. Речь идет о встречах, о поездках, о выходном дне, о том, что "мы вас ждали-ждали, а вы...". Подсудимые стоят и слушают. Из тех трех минут верные две уходят на разговоры. Трубка положена. Зубанов поднимается. Карканова листает первый лист дела и смотрит на его последние строчки. "Выражался нецензурно", - читает Зубанов за ней. Привычным движением она подвигает к себе бланк, берет ручку, нацеливается. В это время телефон звонит снова. Она слушает и вдруг широко улыбается. Это опять приятный разговор о поездках, о том, кто пришел, а кто не пришел, о том, что "мы ждали-ждали...". Зубанова все время тошнит, так как он еще сегодня не похмелился, и Зубанов опускается было опять.
- Стойте, стойте, - приказывает она Зубанову быстрым суеверным шепотом и продолжает улыбаться, упрекать, оправдываться, приглашать, сговариваться. Это звонил какой-то, очевидно, очень хороший знакомый, потому что она и секретарше сообщает - звонил, мол, вот кто, - и та тоже улыбается.
Зубанов стоит перед ней навытяжку и слушает. Она кладет трубку, лицо ее скучнеет - это значит, суд не прерывался ни на секунду и телефонный разговор - это тоже часть процедуры.
- Хулиганили, выражались нецензурно? - спрашивает она.
Зубанов отвечает ей, стараясь говорить ровно и тихо, хотя ему это плохо удается, что не дрался и не хулиганил, а просто спрятал женщину, которую били. Она опять вслух читает Зубанову последние строчки милицейского рапорта. Слова Зубанова ее никак не задевают, не интересуют и не настораживают. То есть происходит то же самое, что и в милиции, только здесь даже и не смеются. А Зубанов боится, что ей опять позвонят и пригласят куда-нибудь, и поэтому быстро выпаливает все. Она слушает и не слушает, смотрит на Зубанова и не смотрит, потом тихо подвигает к себе бланк. Страшные слова "разбили бровь, резанули ножом" ее не трогают совершенно. Ей все ясно.
- Но вот две женщины подписали, - говорит она.
Зубанов объясняет, что одна женщина прибирала его комнату, иногда готовила, потом по разным причинам ему пришлось с ней распрощаться. Тогда Зубанов (единственный раз) обратился вот к этой "неизвестной" Срыбник, и она ему помыла полы. Таково первое зерно скандала. Зубанов говорит, а у нее в руках самописка, и ничего ее больше не интересует. Она вписывает его фамилию и задерживается перед профессией.
- Так вы что? Кандидат наук? - спрашивает она смешливо.
Никогда в жизни никому с таким отвращением Зубанов, наверно, не отвечал: "Да!"
Потом она резко одергивает себя:
- Так вот. Пятнадцать суток. - И нравоучительно: - Постарайтесь из этого сделать для себя выводы.
Зубанов глубоко вздыхает. Слова не идут уже у него из горла.

Проходят дни и годы
И бегут века,
Уходят и народы,
И нравы их и моды,
Но неизменно вечно
Лишь одно любви вино.

Пускай проходят века,
Но власть любви велика -
Она сердца нам пьянит,
Она, как море, бурлит.
Любви волшебной вино
На радость людям дано.
Огнем пылает в крови
Вино любви...

Ежемесячный литературный журнал "Наша улица" №106 (9) сентябрь 2008

Литературный альманах Юрия Кувалдина "Ре-цепт", Издательство "Книжный сад", Москва, 2008, 52 авторских листа, 832 стр., переплет 7цб, оформление художника Александра Трифонова, тираж 1.000 экз., стр. 93.

Copyright © писатель Юрий Кувалдин 2008
Охраняется законом РФ об авторском праве