Ваграм Кеворков

ГУБНАЯ ГАРМОШКА

рассказ

Пленные немцы шли, шаркая разномастной обувкой, - кто в уцелевших ботинках, кто в подвязанных чем попало галошах, - в омерзительных серо-зеленых шинелях, не нашего кроя шапках, - обтрепанные и ненавистные... Стоящие вдоль улицы под моросящим дождем группки истощенных войною баб смотрели им вслед, и во взглядах их были и ненависть, и презрение, и жалость... "Что, пожалели?! - обозлился на них, увидев эту жалость, небритый, грязноватый, патлатый инвалид с культей на деревянной подпорке. - Ну, ну! В другой раз они всех нас изведут по этой нашей проклятой русской жалости!" И постучал прочь своей деревяшкой...

Немцев на другой день пригнали разбирать развалины - то, что они, отступая, взорвали... Вовка, стоя рядом с конвоиром, смотрел на них, страшноватых и ненавистных, и все смотрели: старухи, женщины и его приятель по двору Юрка. Юркин отец - сержант - служил в охране там, где живут эти немцы - в длинных деревянных бараках у самой реки.

"Чем же кормят их, иродов?" - "Чем и нас: утром каша, вечером щи да каша!" - "Сволочи!" - "Есть и сволочи!.. Ну, иди, мать, нельзя мне ни с кем разговаривать!.." Старуха, повязав потуже концы клетчатого шерстяного платка, отошла от конвоира, стала в сторонке.

Немцы грузили ломаные кирпичи на носилки, карабкаясь по развалинам, относили их поближе к улице, сваливали в груду, а целые, отбирая, перекидывали друг другу, и складывали аккуратно у самого дворового склона перед развалинами. Четыре автоматчика по углам чутко следили за ними.

По воскресеньям немцев водили в кино. Там в длинном зале кишкой показывали им трофейные фильмы, все на немецком. Автоматчики стояли по краям зала, по трое с каждого бока, и смотрели не на экран, а на немцев. Вовка с Юркой садились в самом последнем ряду, рядом с отцом Юркиным, и тоже смотрели: на экран, на автоматчиков и на немцев. Воняло портянками, потом, воздух был противный, тяжелый, на экране пели тетки и дядьки в странных одеждах, говорили не по нашему, танцевали и пели, и немцы в зале часто реготали, орали, хлопали, иногда пели вместе с артистами на экране, и от их мощного пения в тысячу глоток становилось жутко, спину холодил страх, и когда кино заканчивалось, Вовка и Юрка скорей выскальзывали из зала, сбегая в ближний выход, пока не начинали выпускать немцев.

"Люди как люди, - говорила о них Вовкина бабка, - а звери!"

Вовка от нечего делать часто смотрел подолгу, как немцы разбирают развалины. Немцы, глядя на него, что-то говорили, кричали иногда: "Малшик! Карашо!" И тогда солдат с автоматом говорил ему, чтоб отошел подальше.

Но однажды немец, работавший далеко от Вовки, почти на самой улице, стал кричать: "Малшик! Малшик!" И высоко держа в поднятой правой руке губную гармошку, левой махал, показывал, чтоб подошел к нему. Другие немцы, - рядом с ним и у того края развалины, где стоял Вовка, заулыбались, стали говорить громко: "Ком! Ком!" И тоже показывать, чтоб Вовка шел к нему, и Вовка понял: немец хочет дать ему губную гармошку, наверное, подарить! И Вовка вопросительно посмотрел на конвоира: можно? Конвоир мотнул головой - иди, мол, и добавил: "Обойди развалину улицей, и подойди к нему с той стороны!" Вовка пошел, и немцы, поняв, что конвоир разрешил, закивали: "Карашо! Карашо!" И пока Вовка огибал развалину и приближался к немцу с гармошкой, улыбаясь, кричали: "Гут, малшик! Гут!" А автоматчики, переглянувшись друг с другом, построжели лицами, и тоже смотрели, как Вовка подходит к этому немцу.

На улице, шагах в пяти от немца, Вовка остановился в нерешительности, и немец с гармошкой шагнул к нему, но ближний автоматчик громко скомандовал: "Назад!" И немец остановился послушно. Тогда Вовка сам шагнул к нему, уже не очень страшному, но все же опасному, и с замершим сердцем подошел и стал рядом. Голубоглазый, небритый немец засмеялся радостно: "Карашо! Карашо!" И, протянув гармошку Вовке, сказал приветливо: "Битте! Битте!" Вовка вопросительно посмотрел на ближнего автоматчика, - тот кивнул, и Вовка протянул руку и взял гармошку! Немцы захлопали в ладоши, закричали: "Гут! Гут! Карашо!" И Вовка, растерявшись, сказал: "Спасибо!" И отошел на улицу. "Ла-ла-ла-ла!" - кричали немцы вслед ему, и, обернувшись, Вовка увидел, что они поднесли руки ко ртам и показывают, чтоб он играл: "Ла-ла-ла-ла!" Вовка, вдруг почувствовав брезгливость, тщательно потер гармошку рукавом своего задрипанного ветхого пальтишка, поднес ее к губам и дунул! Гармошка откликнулась слабо, и немцы вновь закричали: "Ла-ла-ла-ла!" И тогда Вовка дунул сильнее, и гармошка почти что рявкнула, и немцы в восторге заорали: "Гут! Гут!" И показывали большой палец, поднятый кверху! И Вовка, вмиг перестав их бояться, улыбнулся и дунул - сильно-сильно! И гармошка звучно откликнулась - на всю улицу, на весь двор! И немцы снова захлопали в ладоши и закричали! Но вдруг кто-то схватил гармошку и стал вырывать ее из Вовкиных рук, и Вовка, с трудом удержав ее, стал бороться со здоровенным незнакомым мальчишкой, невесть откуда на него налетевшим и теперь вырывавшим гармошку! Немцы закричали возмущенно, кинулись, было, на помощь Вовке, но автоматчик тут же дал очередь вверх: "Хальт! Стоять!" И немцы остановились в замешательстве, и показывали конвоиру, чтоб он помог Вовке, но конвоир не двинулся с места, а Вовка все боролся-боролся, все не отдавал вору гармошку, но тот, много сильнее него, шестилетнего, свалил его, вырвал гармошку, и убежал вниз по улице!.. Вовка заплакал и, утирая рукавом слезы, поднялся и пошел домой, огибая развалину теперь уже в обратную сторону, а немцы огорченно-сочувственно кричали ему: "Малшик! Малшик! Малшик! Малшик!.."

Дома он, заплаканный, рассказал все бабке, и она, покачав головой укоризненно, сказала: "Звери-звери, а тоже люди!"

Когда немцы, окончив работу, построились по двое и их повели вниз по улице, из-за туч с трудом продралось неяркое солнце, и слабо осветило булыжную мостовую и колонну, грязноватой рекой стекавшую вниз к Подкумку... Вовка в окно долго смотрел им вслед.

Литературный альманах Юрия Кувалдина "Ре-цепт", Издательство "Книжный сад", Москва, 2008, 52 авторских листа, 832 стр., переплет 7цб, оформление художника Александра Трифонова, тираж 1.000 экз., стр. 201.