Нина Краснова

ПОЩАДЫ ОТ КУВАЛДИНА НЕ БУДЕТ

Главный герой этого рассказа “Газета выступила. Что сделано?” капитан Виталий Гусаров на пару со своим товарищем, старшим лейтенантом Сергеем Большаковым решил выпускать свою, милицейскую газету Электромазутного района “Пощады не будет!”, направленную против нарушителей закона и преступников. Он зарегистрировал ее в специальной конторе, чтобы все было по закону. И вот он - при свете настольной лампы - сидит у себя в кабинете, делает макет первого номера, перебирает страницы материалов и думает, куда какой поставить. На самое видное место он хочет поставить материал под заголовком “Убивают все чаще”, с подзаголовком “Серия убийств прокатилась по Электромазутному району”. О серии убийств в этом районе и о об убийстве молодого директора одного из предприятий по фамилии Штюба, который занимался операциями с недвижимостью и труп которого был обнаружен около его дома...

Вдруг дежурный звонит ему по телефону и сообщает о том, что Большакова убили. Гусаров едет на место преступления. И находит своего товарища, соучредителя газеты, в кювете у забора, лицом в снегу, с пулевым отверстием во лбу, “прямо между глазами, чуть выше переносицы”. А в руке у него записка от бандитов, адресованная Гусарову и всей редакции газеты: “Если еще раз напишете в вашей вшивой газетенке про замоченного Штюбу, то вас всех ждет его участь”.

Откуда бандиты узнали о заметке про Штюбу, когда газета еще не вышла? - недоумевает Гусаров. И вдруг находит в кармане бушлата у покойного свою еще невыпущенную газету “Пощады не будет”. Откуда могла возникнуть невыпущенная газета? И тут оказывается, что и шофер Гусарова, и охранники, и все жители Электромазутного района уже читали этот номер. И что там на четвертой полосе уже есть информация об убийстве Большакова. Мистика какая-то, фантасмогория...

Гусаров начинает делать второй номер, с материалом против налоговой инспекции, которая берет взятки и которая дает взятки властям... Хриплый голос говорит ему по телефону: “Ну ты, козел, все еще рисуешь газету? Ты не понял, что ли, что не надо рисовать газету? Большака (мы) свалили? И тебя, козел вонючий, свалим! Понял?”

Гусаров звонит полковнику и обо всем докладывает ему. Тот мягко говорит ему: “Не боись...” - и вешает трубку.

Гусаров приставил сам к себе охранника. За Гусаровым начинают охотиться какие-то ребята в черных куртках и в черных вязаных шапочках, как за каким Рэмбо, сторожат его на улице, около его дома. Гусаров опять звонит полковнику и докладывает о ситуации. Тот опять говорит: “Не боись”. И отменяет персонального охранника. Второй номер газеты вышел, прежде чем Гусаров сдал его в типографию. Таким же образом выходят все другие номера - пятый, тринадцатый, четырнадцатый, с материалами о взятках, о коррупции в прокуратуре, в администрации района, в госструктурах... И каждый раз ему звонят бандиты и говорят ему: “Козел, ты все еще выпускаешь газету?” И опять охотятся за ним, чтобы он одумался и бросил газету. Один раз они выстрелили в него, когда он ехал в своей машине, и разбили в ней стекло и чудом не попали в самого Гусарова, но попали в шофера и охранника, другой раз - выстрелили Гусарову в голову и попали в фуражку, она слетела у него с головы, они прострелили кокарду. А полковник все время говорит ему: “Не боись...” - и не предпринимает ничего, чтобы спасти Гусарова, и удаляет от него всех охранников. А под конец рассказа этот полковник приходит в кабинет к Гусарову и убивает его из своего пистолета, стреляет ему в лоб, между глаз, над переносицей.

Жанр этого рассказа - смесь реализма с сюром и юмора - с неюмором.

Рассказ напоминает собой остросюжетный фильм-детектив и фильм-боевик и фильм ужасов с трюками. Там кроме капитана Гусарова с пистолетом, с наганом, с “табельным оружием” фигурируют охранники с автоматами “калашникова”, менты в бронежителах и опять же с оружием, и наши отечественные гангстеры в черных куртках и в черных вязаных шапочках, с автоматами “узи”, с гранатами и гранатометами, с черными чулками на головах. В баре “Три столба” омоновцы под командованием Гусарова открывают огонь “по врагам отечества”, по бандитам, по “бритоголовым квадратным” “духарикам”, “бугаям” и “хмырям”, “мордоворотам”, “дебилам и даунам”...”, завсегдатаям злачного места, а потом обливают бар канистрами с керосином и бензином и взрывают его, и когда жители спрашивают: “Что произошло?” - те отвечают: “Газовый баллон взорвался”. И все это происходит на фоне какого-то Электромазутного района (с пародийным названием), на фоне современного российского захолустья, полугорода-полудеревни с покосившимися избами, хибарами, бараками, где раньше люди смотрели детективы и боевики только по телевизору, а еще раньше и по телезвизору-то не смотрели, а только читали о них в газетах, что вот, мол, в Америке, на гнилом Западе по телевизору показывают фильмы-боевики про гангстеров... а теперь они смотрят их в жизни и даже становятся их участниками.

По Электромазутному району наряду с отечественными “козликами”, ездят иномарки, “форды” и “джиппы”... о которых жители этого района раньше и не слыхивали. Рассказ весь наполнен приметами нового времени, среди которых не только автоматы “калашникова” и иномарки, но и компьютеры, которые заменили допотопную пишмашинку.

Но самое новое, что появилось в районе из нового, - это не новое оружие, и не иномарки, и даже не компьютеры, и не что-то еще, а (вот главное завоевание нового времени, главное знамение демократии) - новая газета “Пощады не будет!”, которая возмутила спокойствие врагов свободного печатного слова.

И все в рассказе крутится вокруг этой новой газеты, которую враги “печатного свободного слова” боятся больше, чем автоматов “калашникова” и “узи”, и больше, чем гранатометов, и больше чем чего еще, и поэтому они борются с нею и с ее главным редактором, как он борется с ними, и хотят убрать его (и в конце концов убирают).

Прототипом Гусарова мне представляется сам Кувалдин, который, кстати, когда-то работал в газете, в многотиражке, и который решил выпускать не газету свою, как Гусаров, а свой журнал художественной литературы “Наша улица”, в пику всем “толстым” журналам, и который понимает, как трудно ему будет выпускать его даже в чисто техническом плане, и как трудно ему будет бороться за свое место под солнцем, и сколько у него будет врагов, которые будут выступать против него...

“Трудно начинать новое дело, но отступать Гусаров не любил”, - пишет Кувалдин будто сам о себе. И он, как и Гусаров, не отступает от того, что начал.

У Гусарова газета выходит будто сама собой. И у Кувалдина журнал начинает выходить будто сам собой. После первого пилотного номера у него вышел первый непилотный, потом - второй, третий, а теперь уже у него вышло их больше шестидесяти. И всe - как будто сами собой.

“Когда это я успел навыпускать столько номеров?” - удивляется Гусаров, будто сам Кувалдин. - “Еще первый не нарисовал, а уже - пятый”... а уже шестидесятый, а уже семидесятый, добавлю я...

И когда Гусаров говорит, что у него “нюх” на врагов “печатного слова”, что они, “сволочи, боятся печатного слова”, это будто сам Кувалдин и говорит.

У Гусарова - “черные кудри”, а у Кувалдина их нет. У Гусарова - полные губы”, а у Кувалдина - не такие.

Но Кувалдин-писатель - это актер и режиссер (не зря он когда-то учился в театральной студии Высоцкого).

Он надевает на себя парик с черными кудрями, загримировывает себя под капитана Гусарова, надевает на себя его мундир с погонами, сажает себя за стол с бумагами, включает настольную лампу, а с нею и свою художественную фантазию и свое художественное воображение и начинает ставить фильм-детектив, фильм-боевик, фильм ужасов о капитане Гусарове... то есть писать рассказ... и превращает свои фантазии и свое воображение в художественное произведение, где он в сгущенных экзальтированных красках, в художественной форме показывает, как трудно человеку выпускать свой свободный печатный орган и бороться с врагами свободного печатного слова и что может грозить ему в прямом или в переносном смысле, какая участь может ждать его, не конкретно Кувалдина (не дай Бог), а вообще человека такого типа, как он.

У Кувалдина в рассказе есть такой почти незримый, прозрачный юмор, который не бросается в глаза и который читатель может даже и не заметить. Он есть, например, в самом сочетании “капитан Гусаров”, которое на слух звучит как капитан гусаров и придает образу Гусарова, смелого, мужественного человека с боевой старинной фамилией, которой он как нельзя лучше соответствует, дополнительные смелые и мужественные черты, так сказать в квадрате. Как если бы капитан капитанов и гусар гусаров. И оно же говорит о том, что Гусарову эти черты достались как бы в наследство, а звание капитана он приобрел благодаря наличию этих черт, не почивая на лаврах своей фамилии. И оно же несет на себе налет тавтологического юмора, как если бы Лев Зверев.

При всей серьезности своей темы и при всей печальности своей концовки рассказ получился совершенно далеким от занудства, нытья и пессимизма автора по поводу драматизма и трагизма ситуации, в которой приходится работать людям типа Гусарова-Кувалдина.

В рассказе есть нагнетание ужасов нашей реальности, с градацией усилительных средств нагнетания этих ужасов, но оно дается в стиле гротеска и буффонады... и вызывает у читателей не ужас, а смех, то есть сначала - вроде бы ужас, а потом смех, чего и хотел добиться автор.

Как, например, в сценах покушения бандитов на жизнь Гусарова. Сначала они стреляют в него из пистолета... а потом, когда это у них не срабатывает, они пробуют прибегнуть к более тяжелому оружию... Но и это у них не срабатывает. - Гусаров шел поздно вечером по улице 26-ти Бакинских комиссаров домой один, без охраны (которую поснимал полковник). И вдруг кто-то выстрелил в него из пистолета и попал в фуражку и пробил пулей кокарду на фуражке.

Тогда Гусаров молча выстрелил из нагана в предполагаемую цель впереди себя, которую нельзя было различить из-за снегопада. Через десять шагов он увидел “труп в джинсах, в короткой черной куртке и в вязаной шапочке”. “В руке у трупа была граната. Рядом лежал гранатомет”. Эта граната и этот гранатомет (вместе с пистолетом), эта вооруженность бандита до зубов (против одного человека, как против целой роты, против одного человека, который идет без охраны) вызывает у читетеля взрыв смеха-насмешки над этим бандитом...

Как и ассоциация черной куртки трупа с черными тужурками 26-ти бакинских комиссаров, на улице имени которых и происходит действие, но до которых этому 27-му “комиссару” далеко.

Имена улиц в рассказе помогают автору создать атмосферу, в которой происходит действие рассказа, и конкретизируют эту атмосферу. Бандиты убивают Большакова на улице Комсомольской, где “не горело ни одного фонаря”.

А Гусарова они пытаются убить на улице 26-ти бакинских комиссоров... То есть все, что происходит в рассказе, происходит не где-то в Америке, на Западе, где, по статистике, каждую минуту совершаются преступления, а в бывшей советской стране России, то есть в постсоветской России.

У Кувалдина очень развито чувство слова, как у хорошего поэта. И он умеет играть со словом, как поэт, и ставить его в разные контексты, в разные сочетания с другими словами и извлекать из него разные смыслы, то есть умеет пользоваться многозначностью слова и обыгрывать ее в своей прозе.

Например, он берет слово “козел”. И употребляет его в разных значениях.

1). Первое. В значении обзывательства, ругательства.

Бандиты звонят Гусарову и говорят ему:

- Ну ты, к о з е л, ты все еще выпускаешь свою газету?

А когда Гусаров уложил бандитов в баре “Три столба”, на кафельном полу, он ходит между ними, бьет их каблуком по затылкам и говорит им:

- Это вы - к о з л ы! К о з л ы! К о з л ы...

2). Второе. В значении марки машины.

Гусаров разъезжает по своему Электромазутному району на “к о з л и к е”, на машине отечественной марки, которая смотрится среди иномарок как экспонат из краеведческого музея.

3). И третье. В значении животного, то есть в своем прямом значении.

“У своей калитки стояла тетка с к о з о й”.

Машина Гусарова, которого хотели убить бандиты, пробила забор этой тетки и въехала на ее огород.

И благодаря этому читатель смог увидеть козу в прямом значении этого слова. Вот она, коза не в переносном смысле, не “козел” как ругательство, не “козлик” как машина, а самая настоящая живая коза.

Она невольно вызывает у читателя улыбку.

Потому что автор сумел поставить ее в такой контекст, в котором нейтральная, не смешная коза начинает казаться смешной и обращает на себя внимание читателя, хотя она не главная героиня рассказа, а, так сказать, участница массовки.

Иногда Кувалдин переносит качество одного предмета на другой, и от этого предмет с новыми качествами начинает выглядеть по-новому, в неожиданном ракурсе.

Например, в одном месте рассказа автор говорит о том, что капитан Гусаров в работе над своей газетой “Пощады не будет” берет за образец “Независимую газету”.

Он смотрит, как располагаются там материалы, как они подаются, какие заголовки и подзаголовки там употребляются. И в его сознании газета “Пощады не будет” неожиданно - по своему независимому характеру - сливается с “Независимой газетой”.

И в конце рассказа Гусаров пишет: “Госчиновников, которых задевает и дальше будет задевать наша газета... (мы) хотим предупредить: не советуетм (вам) оказывать нам противодействие в какой-либо форме. Независимую газету “Пощады не будет!” поддерживают очень влиятельные структуры”.

Чехов говорил: “Если на стене висит ружье, оно должно выстрелить.

У Кувалдина его ружье всегда стреляет. У него в рассказе стреляют, то есть выполняют предназначенную им роль, не только пистолеты и наганы, но и все другие образы и детали, как фаллосы в его “Юбках”. У него стреляют даже груди жены Гусарова.

В одном месте рассказа автор пишет, что жена у Гусарова “полная, низенькая, с очень большой грудью”.

А через несколько страниц он спит на этой - “большой и мягкой” груди, как на подушке.

А еще через несколько страниц эта “жена прижалась сзади грудями к голове Гусарова”. Висели, висели груди на животе у жены и наконец “выстрелили”, продемонстрировав новый эротический способ, которого нет даже в “Камасутре”.

Кстати сказать, она очень любила исполнять “свои женские обязанности”, а его заставляла исполнять свои мужские обязанности, даже когда он был не готов к этому, “чуть раньше положенного”.

В рассказе всего несколько эротических моментов, но они очень яркие, нестандартные и впечатляющие.

Как на картинах Романо.

Художественная ткань прозы Кувалдина очень поэтична.

В нее вплетены такие поэтические образы, сравнения, какие и поэтам не снились. Например, такое ситуативное сравнение, которое связано с темой рассказа:

“Тени от букв падают назад, как тени от преступников в свете уличного фонаря на снег”.

Многие люди и писатели придают значение чему-то как бы главному, и не придают значения деталям. И говорят, например, о чем-то, что они считают для себя главным:

- Это - главное, а остальное - это детали (то есть - как бы не главное).

Но у Кувалдина в рассказе и вообще в его прозе нет ничего не главного. У него все - главное, в том числе и детали. Даже можно сказать, детали - это и есть главное в прозе, потому что без них не может быть хорошей прозы. Она вся состоит из деталей.

Вот какой портрет старухи получился у Кувалдина из этих самых деталей:

Гусаров вышел из своего подъезда и увидел старуху.

“Старуха из соседнего подъезда, в рваных чулках, в галошах и в байковых трусах поверх юбки, вешала на веревку рваное серое белье. Оглянулась беззубым ртом на Гусарова и прошипела:

- И чтоб вы, ироды, все перестрелялись!

И плюнула (себе) под ноги”.

Рваные чулки старухи, галоши у нее на ногах (вместо тапок и туфель), байковые трусы поверх юбки, рваное серое белье, которое надо бы уже выбросить или использовать на тряпки, как и рваные чулки, а она стирает его и вешает на веревку, хочет, чтобы оно еще послужило ей, потому что у нее нет денег купить новое белье или потому что она бережет и экономит каждую копейку и собирает деньги себе на черный день, то есть на еще более черный, чем тот, в котором она живет, и, может быть, на свои похороны?

Портрет этой старухи, нарисованный Кувалдиным с помощью деталей, достоин не меньшего восхищения, чем образ “Мадонны Литты” Леонардо да Винчи, а ее “байковые трусы поверх юбки” - в ткани рассказа выглядят ценнее трусов Брижит Бардо, за которыми гонялись ее поклонники. Эти трусы, я думаю, войдут не только в историю, но и в учебники по стилистике. Вот что значат детали.

А “беззубый рот” старухи, которым она “оглянулась” на Гусарова (не глазами оглянулась, а ртом)?

Он не менее выразителен, чем рот иной голливудской дивы, у которой “зубы в три ряда”.

А речь старухи - сколько в ней пренебрежения к иродам, которые довели людей и ее саму до нищеты (для нее все они - уроды, и все - преступники, и она не хочет разбираться, кто есть кто, она и Гусарова приняла за одного из них).

И свое отношение к ним она выразила не только словами, но еще и жестом: плюнула на них на всех себе под ноги, потому что она их за людей не считает.

Кто-то ее за человека не считает и плюет на нее, а она плюет на всех, кого она за людей не считает, а себя она считает человеком, хотя и потеряла обличье человека.

Авторская речь Кувалдина - это речь культурного, интеллигентного человека, а речь его героев и персонажей - это речь людей разных социальных слоев, насыщенная просторечиями, жаргонизмами, а иногда и ненормативной лексикой, и как нельзя лучше характеризует каждого из них.

Охранник говорит про бандитов, которые звонят Гусарову по телефону и угрожают убить его:

- Р а с п о я с а л и с я.

Он говорит только одно это слово, глагол с окончанием “ся”. И благодаря ему возникает образ этого охранника, внешность которого автор не описывает. Этот охранник - человек из народа, из деревни. Притом добрый и добродушный человек.

И образ тетки, то есть “бабки” с козой возникает в основном благодаря ее речи. Эта бабка сказала, что преступники стреляли “из синей машины”.

- “Ж и п о м” называется, - добавила она.

- Почем ты, старая, знаешь?

- У ее, как в бане, трубы спереду блестят, - сказала тетка. (Она же и бабка. Для кого - тетка, а для кого - бабка.)

“Ж и п”, “у е е”, “с п е р е д у”... эта речь бабки гармонирует с ее дощатым забором, с ее огородом и с ее козой. У хозяйки огорода, дощатого забора и козы речь и должна быть вот такая, вся из просторечий.

Майор Шутов в баре предлагает капитану Гусарову выпить, в м а з а т ь с ним “в о д я р ы”, водки.

И предлагает:

- Может, Гусаров, расстреляем их тут всех, к ебеней матери, а?

Гусаров не ругается матом. Даже и про себя. Все, чего он может позволить себе, это сказать “е-мое”:

- Е-мое! - воскликнул про себя Гусаров.

Е-мое! До чего же хорошо говорят герои и персонажи Кувалдина в его прозе! - так и хочется воскликнуть это не про себя, а вслух, когда читаешь прозу Кувалдина.

У Кувалдина в рассказе и вообще в прозе все конкретно, нет ничего абстрактного.

Район, в котором живет Гусаров, - не просто некий абстрактный район, а - Электромазутный (то есть рабочий, пролетарский, в котором, как в любом другом, есть и свои богатые предприниматели, и свои большие чиновники, и свои крутые ребята).

А бар в Электромазутном районе - не просто бар, а “Три стобла” (почему “Три столба”? непонятно, но это и неважно, зато - конкретно).

А дом Гусарова - не просто из кирпича, а из “силикатного кирпича”.

А подпись “Главный редактор В. И. Гусаров” набрана в газете не просто крупными буквами, а - конкретно - “14-м кеглем, полужирным шрифтом”.

А машины, на которых ездит Гусаров, - не просто машины, а конкретно - “козлик” и “форд”.

А линейка, с помощью которой начальница типографии проверяет правильность верстки газеты, по строчкам, - не просто линейка, а “железная линейка-строкомер”.

А бутерброды, которыми майор закусывает в баре водку, - не просто бутерброды, а “бутерброды с лососиной”.

А портрет, который висит в кабинете Гусарова? - это не просто чей-то абстрактный протрет, а - конкретно портрет Ельцина (не Ленина, не Сталина, не Хрущева, не Брежнева, не Горбачева, а Ельцина, который символизирует собой время рыночных реформ, которое описывается в рассказе).

А дома у Гусарова висит портрет маршала Жукова, и это говорит о симпатии героя к маршалу Жукову, который является для него образцом сильной личности и идейным вдохновителем в работе, требующей волевых качеств.

Вся эта конкретика делает рассказ художественно ярким, достоверным, убедительным и правдоподобным, хотя сама по себе она вроде бы и не особо художественна. Сама по себе - нет, а в целом - она выполняет роль художественных деталей, таких же важных, как сравнения и метафоры.

Газета Гусарова “Пощады не будет!” была формата “Пионерской правды”. Выдуманная реальность существует у Кувалдина вместе с невыдуманной, как газета “Пощады не будет!” - вместе с “Пионерской правдой” и “Независимой газетой”. Как выдуманные литературные герои Гусаров и другие - вместе с невыдуманными “фордами”, “джипами”, “мерседесами”, на которых они катаются.

И все выдуманное кажется у Кувалдина таким же невыдуманным, как и невыдуманное, одно не отличишь от другого.

“Не боись...” - говорил полковник капитану Гусарову, редактору милицейской газеты, когда “бандиты” убили его помощника, старшего лейтенанта Большакова.

“Не боись”, - рефренно говорил полковник капитану, каждый раз, когда они угрожали ему расправиться с ним и когда они стреляли в него...

И Гусаров понимал эти слова так: “Не боись. Они убили твоего помощника. Но тебя они не убьют”.

А их следовало понимать совсем не так: “Не боись. Они убили твоего помощника, и тебя убьют, но ты не боись этого, в этом нет ничего страшного и плохого. Зато ты избежишь другой, более страшной участи - ты избежишь “старости”, которая подступила бы к тебе раньше времени, когда тебе не исполнилось бы “и тридцати еще лет”, потому что в таких условиях, в которых ты работаешь, когда “бандиты” и госструктуры (что одно и то же) все равно не дадут тебе работать и делать свое дело так, как ты этого хочешь, и будут все время держать тебя на мушке, ты не сможешь продвинуться вперед по своей линии “реально ни на шаг”, и от отчаяния и от вечных переживаний и депрессий превратишься раньше времени в старика и в “урода”. Так что не боись, если тебя убьют... это для тебя самый оптимальный вариант, и убьют тебя не бандиты из бандформирования, как они называют сами себя по телефону, не посторонние люди, которых ты знать не знаешь, а свои же люди из МВД и ФСБ... потому что они входят в это самое бандформирование, они сами и есть нарушители закона, то есть преступники, против которых ты борешься, и поэтому они вынуждены прибегнуть к крайней мере - расстрелять тебя, чтобы ты не лез не в свое дело и не доставал и не подставлял их, а вместо тебя они посадят в твое кресло своего человека, капитана Пантюхина, который хоть и не умеет делать газету (они будут делать ее за него - ты убедился в том, что они это могут?), зато он и не будет бороться с ними.

Так что “не боись”, я сам тебя и убью, и сделаю это профессионально, на высшем уровне, честь по чести, застрелю тебя из своего пистолета, без промаха, всажу тебе пулю между глаз, над переносицей, так что ты и глазом моргнуть не успеешь и ничего понять не успеешь, и мучиться не будешь. Вот как следовало понимать Гусарову слова полковника.

И то, что Кувалдин вставил эту фразу в его уста, такую вроде бы примитивную, с простонародным, простецким оттенком, но такую, оказывается, не простую по своей семантике, говорит о том, что у Кувалдина повышенное чувство слова и он умеет поставить слово в такой контекст и повернуть его там таким боком, с отклонением на один-два градуса от своего нормального, привычного смысла, что даже и примитивное, даже и полуграмотное, оно станет сложным, многозначным, объемным, вместительным, с двойным дном, и из безобидного и смешного превратится в страшное (а в иных случаях - из страшного в безобидное и смешное, но не в этом конкретном случае).

Название рассказа “Газета выступила. Что сделано?” - какое-то странное, какое-то нерассказное для рассказа.

Это скорее не название рассказа, а заголовок или даже подзаголовок статьи по следам выступлений газеты, в котором подразумевается отчет о результатах работы, проделанной коллективом редакции за какое-то время.

Или это название рубрики.

Оно какое-то чересчур серьезное, сухое, официально-бюрократическое.

Постоянных читателей газеты такое название может заинтересовать, а читателей журнала или книги - навряд ли.

Оно может не столько заинтересовать, сколько отпугнуть их.

Но, с другой стороны, как раз этим оно может их и привлечь, как странное для рассказа, которое не обещает читателю ничего такого “клубнично-ягодного”, чего он любит и ждет.

Это как женщину иногда может привлечь и заинтересовать мужчина, который не старается ее ничем заинтересовать и который может понравиться ей больше тех, которые стараются ей понравиться.

Это название - в стиле газеты, о которой идет речь в рассказе.

Оно органично для нее и совпадает с содержанием и внутренним пафосом рассказа о ней.

Газета выступила против преступников?

Ну и что?

И что сделано в ответ на это?

Преступники посажены за решетку или на электрический стул?

Наказаны и заклеймлены позором?

Нет.

А что же сделано?

Ничего.

Главный редактор газеты убит, а преступники гуляют на свободе, живут, как жили, и совершают свои преступления, как совершали. И держат газету, средство массовой информации под своим контролем, в своих руках.

Вот о чем говорит как бы сухое, как бы официально-бюрократическое название рассказа.

Жесткое, как сама жизнь Электромазутного района...

Юрий Кувалдин. Собрание Сочинений в 10 томах. Издательство "Книжный сад", Москва, 2006, тираж 2000 экз. Том 3, стр. 487