Евгений Ефимов
ПРОЦЕСС ВОЗВРАЩЕНИЯ
[Евгений Ефимов в 80-90х годах был главным редактором журнала
"Горизонт", выходившего в издательстве "Московский
рабочий". - Ю.К.].
Писать очерк о судьбе и творчестве Лидии Чуковской мне не по
силам, и это уже делали другие, среди них - дорогой мне Владимир Корнилов (см. "КО", 21 сентября 1990 г.). И куда лучше о
писателе и его книгах расскажут сами книги. Они напечатаны. Пересказывать их -
занятие пустое. Не читавшим - чучело все равно не заменит живую птицу. Читавших - покоробит неизбежная неполнота и топорность
чужого пересказа. А вот о том, как печатались некоторые книги Лидии Чуковской
на родине, - что помню - расскажу.
- Так вы обо мне ничего не знаете?!
- Лидия Корнеевна была разочарована.
Было почему - приходит в дом человек, представляется главным редактором нового
журнала ("Горизонт"), просит об участии, а сам - что чистый лист.
Всех знаний - "Софья Петровна" и "Записки об Анне
Ахматовой". К тому же доводит ситуацию до комизма: "Софью
Петровну" даже не читал, а полтора месяца слушал по ВВС, записывал на
магнитофон, потом перепечатывал на машинке, и текст из-за глушилки получился "малохудожественный".
Последнее Чуковскую озадачило: гнать нахала или - ? И Лидия Корнеевна устроила ликбез. Прочла
мне "Гнев народа", от первой строки до последней. Негромко, но с нескрываемым волнением. Статья эта, написанная в
сентябре 73-го в защиту Сахарова и Солженицына от клеветы, поставила последнюю
точку на пребывании Лидии Чуковской в Союзе писателей, а значит - и на
возможности печататься на родине. Теперь перед нею сидел герой ее статьи - тот
самый мальчик-шофер (хотя и с университетским дипломом), отгороженный
"звуконепроницаемой стеной, методически, злонамеренно воздвигаемой властью
между создателями духовных ценностей и теми, ради кого эти ценности
созидаются"; иными словами - "несуществующий читатель", и была
возможность попытаться снять его с дерева. Что Лидия Корнеевна и сделала.
Это было в декабре 1987 года. "Процесс исключения"
продолжался, на имени Лидии Чуковской по-прежнему лежал запрет; гласность хотя
и была объявлена, но касалась лишь судеб репрессированных большевиков. Однако
"Нева" уже готовила к печати повесть "Софья Петровна".
В ту первую встречу Лидия Корнеевна дала в "Горизонт" очерк "Предсмертие" - о последних днях Марины Цветаевой. Дала
"на пробу" - и с условием: не опережать ленинградцев - возвращение к
читателю, если оно суждено, должно было начаться с этой заветной повести о
тридцать седьмом годе - единственной в русской литературе, написанной
"здесь и тогда".
"Нева" напечатала повесть в феврале 88-го,
"Горизонт" - "Предсмертие" - в
марте. Прошел очерк, на удивление, без проблем. Он "потерял" лишь
одну фразу - о Марксе и Энгельсе, чьими именами были названы улицы в
захолустном и грязном Чистополе. Иронии над основоположниками цензура снести не
могла.
Успех публикации был велик. И очень важен для нас:
пятнадцатикопеечный "Горизонт" заметили читатели. Раздаренные
поначалу в изобилии экземпляры мы потом под любыми предлогами выманивали назад
и передаривали. К журнальчику стали приглядываться пишущие люди. И теперь, перелистывая его как что-то далекое и чужое, вижу:
таким числом прекрасных авторов могли похвастать лишь "Новый мир" и
"Огонек".
...По горячим следам журнальных публикаций, видя их успех,
издательство "Московский рабочий" выпустило две книги Лидии
Чуковской. Одна, "Повести", включала "Софью
Петровну" и "Спуск под воду", вещь, не известную отечественному
читателю. Другая, "Памяти детства", -
воспоминания о Корнее Чуковском.
"Нам не дано предугадать..." Но я свидетель, как самое
участие в подготовке книг к печати изменило людей. Умученные
бесконечным соцзаказом, рукописями
"позвоночных" авторов, "славными традициями" партийного
издательства и пр., люди, столкнувшись с незаконными (внеплановыми) кометами,
словно отряхнули с себя мертвящую скуку, ожили: в руках была настоящая
литература. И.вот техреды заспорили, какая гарнитура лучше; корректор Ида Фридлянд, уже слепнущая, не доверяя себе, снова и снова
возвращалась к корректуре; "производственники", махнув на жесткие
нормы правки, согласились перебрать вставной рассказ "Без названия",
чтобы он не потерялся в общем тексте. Таких мгновений внутреннего преображения
немного выпадает в жизни. И они запоминаются.
В начале 1989-го подошла
"очередь" публицистики Лидии Чуковской. К печати было подготовлено
четыре ее "открытых письма". Два - "В редакцию газеты
"Известия" (в соавторстве с Владимиром Корниловым) и "Михаилу
Шолохову", - написанные в 1966 году в связи с неправедным судом над
Синявским и Даниэлем, представляли в значительной степени исторический интерес.
Даниэля начали печатать. И Андрей Донатович уже
готовился к триумфальному шествию по страницам советской периодики - в качестве
образца инакомыслия и тираноборчества.
Прохождение двух других статей - "Не казнь, но мысль, но
слово" и "Гнев народа" - было под вопросом. Они обжигали, как
будто написаны сегодня утром. Взялись за "интегральные ходы". Срочно
с запасного пути пригнали "бронепоезд" - номер должен был открыться
интервью с зав.
идеологическим отделом горкома партии. Звучит цинично, но напечатать
"открытые письма" Чуковской редакция была готова любой ценой.
На деле "бронепоезд" оказался кофеваркой. Пару хватило
вытянуть лишь "Не казнь, но мысль..." Мартовский номер вышел с тремя
письмами вместо четырех.
В апреле, сразу после выборов на съезд, меня вызвали на Старую
площадь. Ответственный товарищ от идеологии тыкал карандашом в потрепанные
зеленоватые гранки статьи, испещренные галочками, вопросительными знаками и
подчеркиваниями. Что это?! - "Я считаю исключение Солженицына национальным
позором..."? "А вы, Кожевников, и те, кто нажимает кнопки, задувающие
сияние лучших умов..."? Здесь нет места этому тягостному разговору (он
мною записан), и рассказу о тогдашней ситуации вокруг имени Солженицына тоже -
особая глава нашей общественной и литературной жизни.
Красноречия с обеих сторон было вдосталь.
Идеология соображала - что к чему. Совсем не "памятник публицистики"
лежал перед ней. Кончился разговор тем, что из статьи предложено было снять
куски о... берлинской стене (она еще стояла). И Чуковская, давний противник
любой "литературной арифметики", согласилась на эти изъятия. Ее
друзья нуждались в помощи - скорой, действенной. Вал "народного
гнева" против Сахарова на съезде поднимался от заседания к заседанию;
прошлое грозило возвратом. Статья была напечатана в мае. Среди народных
депутатов было много друзей и авторов "Горизонта". Они набивали
портфели журналами и уносили на съезд...
Услышан ли был голос Чуковской там, тогда, в клокочущем море
страстей? "Подавляющим большинством" - наверняка нет: оно было глухо
к слову и признавало только кулак. Но частью зала - безусловно - да, и мудрый
этот голос придал кому-то силы, помог выстоять. Его услышал, еще раз, и тот,
кому была адресована эта "скорая помощь".
Неделю спустя, по редакционным делам, мне пришлось быть у
Сахарова. Речь зашла о публикации "Гнева народа". Андрей Дмитриевич
ее, конечно же, заметил. И был благодарен. (Елена Георгиевна восприняла как должное.)
Через некоторое время все эти "открытые письма", были
переизданы (уже без купюр) в составе большой книги Лидии Чуковской
"Процесс исключения". Кроме них туда вошли обе повести и очерк
литературных нравов, давший книге заглавие. Напечатать очерк хотели многие
журналы. В.А.Каверин попросил для второго выпуска альманаха "Весть" -
и получил. Вскоре Вениамин Александрович умер, а у его преемников не достало ни
сил, ни средств продолжить издание. Но и расстаться с
рукописью они не хотели. А Лидия Корнеевна хранила
обещание, данное Каверину. Время шло. И решено было, как компромисс, выпустить
"Процесс" в составе своеобразного "избранного".
"Горизонт" объединился с только что созданной тогда Международной
ассоциацией деятелей культуры "Новое время" и приступил к подготовке.
Был период жесточайшего дефицита бумаги (Лидия Корнеевна грустно шутила: "Это - нет бумаги - я
слышу с детства"). Но к изданию подключился писатель Юрий Кувалдин, человек очень энергичный, и скоро все нашлось.
Сигнальные экземпляры поспели ко дню вручения Лидии Чуковской премии движения
"Апрель" имени Сахарова - "За гражданское мужество".
Книга Лидии Чуковской "Стихотворения" издавалась на
излете журнала "Горизонт", в 1992-м. Готовилась она долго, печаталась
еще дольше. Читателю предстояло узнать "другую" Чуковскую - не ту,
созданную в сознании легендами и воображением: суровую, резкую, неулыбчивую, с
полным гнева голосом. Мне кажется, стихи - самый точный ее портрет. Очень
открытая, ранимая, доверчивая и в чем-то наивная, любящая природу и музыку,
способная услышать и передать не только "печали мира", но и
"одну из сотых интонаций" (выражение Ахматовой). К счастью, читатели
это почувствовали: в наше "непоэтическое время" довольно большой
тираж сборника разошелся мгновенно, в одной Москве. Даже Ленинграду не
досталось.
Зато северная столица порадовала читателей выпуском в
"Неве" (1989, №№ 6, 7; 1993, №№ 4-9) двух томов "Записок об Анне
Ахматовой", которые, в свою очередь, почти не дошли до москвичей.
В свое время Ахматова, проходя мимо дачи литературоведа Л. Плоткина, яростно хулившего ее после ждановского постановления, говорила: "На моих костях стоит". Так (с оговорками)
мы можем сказать о современном ахматоведении - без
"Записок" Чуковской, охватывающих 1938-1941 и 1952-1962 гг. (есть
еще, но не напечатаны, дневники военных лет и 1963-1966 гг.), в биографии и
наших знаниях о творчестве поэта зияли бы безнадежные белые пятна.
"Записки об Анне Ахматовой" были одной из самых известных книг
самиздата. Доходили они сюда и в тамиздатском исполнении. Из них не черпал только ленивый - одни с разрешения; другие -
большинство, - уверенные в безнаказанности, попросту воровали и - писали свои
книги, делали "сообщения" и диссертации.
Это важнейшая, но не единственная книга Чуковской. Ее значение в
русской литературе отнюдь не сводится к роли Эккермана.
Потому так долго и длилась дружба этих женщин, потому и получилась
замечательная книга, что собеседницей Ахматовой была не немая и аккуратная
стенографистка с неизменным блокнотом, а - художник, со своим характером,
почерком, своей судьбой; автор "Софьи Петровны", яростных статей,
хороших стихов, блестящий редактор, верный и бесстрашный друг.
"Записки" Чуковской - не протокол, а художественный документ. Это
книга об Ахматовой. И о себе. И - о времени. Перечитывая "Записки" в
"Неве", рыдал от зависти к коллегам: так хотелось напечатать самому:
вновь испытать радость работы с большим мастером.
Трудно ли работать с Чуковской? Нет. Она строга, безжалостна,
порой изнуряюще придирчива. Но - к себе. Никакой игры
словами, никакой приблизительности, двусмысленности, никаких скидок на возраст,
на нездоровье. И так было всегда. Перефразируя Анатолия Якобсона, - Чуковская
сформировалась на почве, из которой выросли большие деревья. Эта почва - великая
русская литература. И перед ее лицом лукавство невозможно.
Максималистка в требованиях к себе, - другим Лидия Корнеевна прощает многое. Только - не предательство.
...Taк что же,
процесс возвращения? Основные книги Лидии Чуковской изданы. Напечатаны рецензии
о них. "Записки об Анне Ахматовой" выдвинуты на Государственную
премию. Значит - завершился? Нет. Наверное, он растянется надолго. В
"Процессе исключения" Лидия Корнеевна привела отрывок из пятого "Философического письма" Чаадаева:
"Главный рычаг образования души есть без сомнения слово... Иногда
случается, что проявленная мысль как будто не производит никакого действия на
окружающее; а между тем - движение передалось, толчок, произошел; в свое время
мысль найдет, другую, родственную, которую она потрясет, прикоснувшись к ней, и
тогда вы увидите ее возрождение и поразительное действие в мире духовном".
После этого остается сказать: читайте книги Лидии Чуковской.
Скажу, но со смущением, потому что боюсь вопроса: а где их взять? Вышедшие -
разошлись давно, даже у букинистов их не найти. Утешенье одно: только что Лидия Корнеевна закончила читать корректуру второго тома
"Записок". Скоро оба тома выйдут в совместном издании журнала
"Нева" и "Фолио" (Харьков) и это - все. Робкая надежда, что
Госпремия как-то переориентирует внимание издателей.
Эта премия нужна прежде всего нам,
современникам Чуковской, чтобы хоть в малой степени облегчить чувство вины
перед этой прекрасной женщиной, выразить запоздалую благодарность за ее книги.
Саму Лидию Чуковскую как писателя, много лет творившего в
безвоздушном пространстве, не может не волновать оценка написанного ею. Но
предполагаю, что толковое письмо от читателя из Самары или, скажем, Тамбова ей
не менее важно, чем официальное признание.
Работает Чуковская не за столом. В углу маленького дивана, под
сильнейшей лампой. На коленях дощечка с прикрепленным листком. В руке черный
фломастер. Работает каждый день. Сейчас - над книгой "Прочерк" - о
муже, выдающемся физике Матвее Петровиче Бронштейне, расстрелянном в 1938 году.
Ее не увидишь на экране телевизора. Она не дает интервью. Не
участвует в чумных пирах, именуемых презентациями. - Для
литературного дела нужны только бумага и карандаш.
Книжное обозрение, № 10, 7 марта 1995